Я поставила точку и нажала «Сохранить». Наконец-то… Вечно дотяну до самого последнего, а потом сижу до утра, мучаюсь, ругаюсь. А на кого, собственно, ругаюсь? На себя, любимую. Допила остывший кофе и перекинула файл на флешку. Теперь можно ложиться спать с чистой совестью! Я с нескрываемым удовольствием нырнула в постельку, мысленно пообещав себе, что больше не буду засиживаться до трех ночи. Все-таки должен быть в жизни какой-то режим. Да, мне, биологической «сове», очень тяжело жить жизнью «жаворонка», но надо же как-то к этому приспосабливаться. Плохо только то, что «сове» спать осталось всего ничего, а ей требуется как минимум девять часов полноценного сна для полного восстановления организма. С этими мыслями я и уснула… уснула бы… если бы ни телефонный звонок… Я чертыхнулась. Ну что за елки-палки! Ни стыда, ни совести! Кому часы надо подарить?
— Машка, какое счастье, что ты дома! — радостно завопила в трубку Полина, моя давнишняя подружка. Мы с ней знакомы уже скоро как двадцать лет. Вот как в ясли впервые пришли первого сентября, так с тех пор почти и не расставались. Помнится мне, у нас даже кровати рядом стояли в детском саду, а в пионерских лагерях и в школе нас постоянно принимали за сестер. Потом, конечно, наши пути немного разошлись, но отношения остались прежними. Мы всегда помогали друг другу.
— Воропаева, ты на часы смотрела? Мне на работу с утра, а ты… Ну что ты за гадина такая? — иногда я позволяла себе называть Полинку гадиной. Она не обижалась. Знала, что я зову ее так любя.
— Дууура! — растягивая гласные, заявила Полька. — Да ты меня расцеловать должна, что так удачно все складывается.
— В три часа ночи я могу тебя только убить! Причем с особой жестокостью.
— Сейчас-сейчас! Ты кинешься мне на шею!
— Имей ввиду, это должно быть что-то совсем аховое. Не томи.
— Мне нужен переводчик на два дня, — выпалила она скороговоркой.
— Медленно повтори еще раз, — нахмурилась я. Действительно, сейчас кинусь на шею и придушу.
— Ну ты же меня выручишь, правда? — захныкала Полинка.
— Дорогая, ты знаешь, что я тебя люблю, и, как любимой женщине, никогда и ни в чем не отказываю, но…
— Нет, ты не можешь отказаться! — едва ли не ревела она. — Где я найду в три часа ночи адекватного переводчика с немецкого?
— Еще и с немецкого?! Ты же знаешь, что последний год я только по-испански шпрехаю. Полина, да я язык уже не помню.
— Вот и потренируешься! — я просто таки увидела, как она нагло потирает ручки и хитро лыбится.
— Это невозможно. У меня работа. Я только из Колумбии…
— Тем более отлично! Скажешь, что у тебя акклиматизация! Болеешь ты!
— Ты с головой дружишь?
— Маха, мне нужна твоя помощь! — голос подруги стал неожиданно серьезным. — Мне больше не к кому обратиться. Мой переводчик в больнице с острым приступом гнойного аппендицита. Завтра прилетают эти куклы, которые не бельмеса ни по-английски, ни по-русски. Всего два дня. Ты будешь их сопровождающим лицом и переводчиком. От себя могу предложить треть твоей месячной зарплаты за два дня работы и эксклюзив, на котором ты еще наваришь кучу баблосов.
— Что за куклы? — вздохнула я, понимая, что отказаться не смогу. Не имею права.
— Группа немецкая. Tokio Hotel — слышала о таких? Они сейчас мега-популярны в Европе. Ну Михалычу и приспичило привезти этих малолеток. Я с ног сбилась, чтобы их волшебный райдер выполнить, тоже нашли мне самопальную золотую рыбку. Сделай меня птичкой, сделай меня рыбкой. Тьфу! А мне их раком хочется сделать. Они еще не приехали, а я их уже ненавижу.
— Полина, стыдись! — улыбнулась я. — Зачем ты работаешь там, где тебе не нравится?
— Мне нравится моя работа. Мне не нравится, когда какие-то малолетние сопли хотят срубить денег не хуже Мадонны. Там такие требования только по одной охране, что Путин отдыхает.
— Немцы пароноидально щепетильны. Не думаю, что они просят больше, чем надо.
— Вот ты их знаешь, ты мне и поможешь! Машка, ты ж не хочешь, чтобы я померла? Нет, не хочешь?
— Можно подумать, у меня есть варианты. Ты еще нас всех вместе взятых переживешь пять раз, — недовольно проворчала я.
— Вот и отлично! Жду тебя завтра в Шереметьево-2 в полдень. И не опаздывай! — быстро сказала Полинка и повесила трубку, видимо, боясь, что я передумаю.
Я, насупившись, смотрела на противно пищащий телефон. Она вьет из меня веревки. Что с этим можно сделать, как бороться? Я тяжело вздохнула и включила компьютер, чтобы посмотреть, с кем проведу следующие два дня. Стало интересно, что это за мега-популярные малолетки, которые умудрились так сильно напрячь Полину. Она профессионал, работала со многими мировыми звездами, странно, что сейчас подружка жаловалась на кого-то, о ком я даже не слышала. Я запустила Рамблер и набрала два слова — Tokio Hotel. В Яндексе параллельно задала поиск картинок. Всегда удивлялась, почему Рамблер так плохо ищет картинки, а Яндекс — информацию. Вот бы объединить эти два ресурса!
Через несколько секунд с монитора на меня уставились симпатичные девчонки (одна со слегка агрессивным макияжем и страшным «гнездом» на голове, которое во времена моей далекой школьной юности мы трепетно называли «взрыв на макаронной фабрике», а вторая с прикольными дредами, в длинной широченной футболке, в бейсболке, отчаянно косящая под хип-хопера) и, в принципе, самые обычные парни (один с красивым телом, но не очень приятным взглядом, второй похожий на обиженного медвежонка). Что ж, вполне милый ансамбль песни и пляски, наверняка, со слащавыми песнями о несчастной любви. Новая АBBА, не иначе.
Ссылки с информацией привели меня на несколько форумов и сообществ. Читая интервью, я все силилась понять, почему девочек зовут Билл и Том. Нет, конечно, каждый выпендривается в меру своей испорченности, но называться мужскими именами — увольте… Но самое главное — кто из них близнецы, ведь у парней даже близко нет ничего общего, они разве что двойняшками могут быть…
Из шока я выходила долго…
Оказывается, те две жутко смазливых девочки, это вовсе и не девочки, а те самые близнецы, у которых от близнецов разве что общий пол. Мужской.
Я еще раз внимательно посмотрела фотографии. Да, действительно, солист —мальчик. Очень худой, высокий андрогин. На ногтях черных лак. На голове кошмарный шухер, торчащий «колючками» словно парень каждое утро начинает жизнь с подсоединения к розетке. На лице боевой раскрас малолетней шлюшки. Одевается стильно, но есть в этом что-то вызывающее, вроде бы все гармонично, но как-то не так, излишне. Да еще весь в цепях и каких-то цацках. Зовут это чучело с «гнезом» на голове Билл. Ему 17 лет. Зашибись.
Его брат-близнец Том менее креативен в мэйк-апе, зато превзошел брата в одежде: джинсы и футболки из магазинов «Богатырь» или «Три толстяка» мало подходят юноше, размер которого едва дотянул до 42-го девичьего. Они на нем висят, как на вешалке. На голове шикарный дредастый хвост, спрятанный под повязкой, на которую сверху водружена кепка. Интересно, у него мозг еще не сварился? Если там вообще мозг есть. Судя по интервью, мальчик не слишком интеллектуально развит. Я рассматривала его фотографии. Удивительно красивые глаза. Огромные, наивные, они с удивлением взирают на мир из-под длинных, пушистых ресниц. А вот уже эти же глаза смотрят на тебя с таким потрясающим желанием, что ты таешь, как эскимо в руках ребенка. Или вот еще взгляд — дерзкий, вызывающий, мальчишеский. Он такой разный: то разобиженный пупс с надутыми пухлыми губками, то настоящий мачо, то хитрый пройдоха, то неприступный принц с циничным взглядом. Запрокинутая голова, приоткрытый рот, прилипшие к шее мокрые прядки… Я хочу этого мальчика. И если получится (а куда он денется?), то соблазнить его будет не трудно. Да, решено! Мальчика попробуем охмурить. Одна ночь меня вполне устроит. Хочется забраться под эту хламиду и поиграть с этим маленьким котиком.
Второй гитарист — Георг — больше всех похож в этой компании разукрашенного клоуна и оргазмического мальчика на мужчину. Красивое ухоженное, накаченное тело. Тщательно разутюженные волосы. Взгляд игривый, но не вызывающий, спокойный такой, мужской, самоуверенный. Почему-то в голове вспыхнул образ толстого домашнего кота, который обожрался сметаны, нагадил в любимые хозяйские тапочки и теперь довольно нежится на бархатном платье любимой хозяйки. Вот именно такое у Георга выражение лица — нашкодившего кота. Он самый старший в группе. Ему двадцать. Ну ничего так… Терпимо…
Густав — барабанщик — мягкий, плюшевый и удивительно милый. Его хотелось затискать, затаскать, как таскает любимую игрушку ребенок. С ним хотелось играть, как с медвежонком, кормить, одевать, сажать за маленький кукольный столик и учить азбуке. Наверняка он ворчлив и нелюдим. Прикольный паренек.
Но таки как меня беспокоит юный мачо! Нет, я реально хочу его. От него просто прет сексом. Представляю, что творится с фанатками. Итак, кумир парня — Анджелина Джоли. Я, конечно, не она, но с внешностью вроде бы все в порядке, ни рябая, ни косая, ни кривая — обычная. Том постоянно твердит о своих сексуальных подвигах, стало быть мальчик немного зажат, скромен и стеснителен. Надо быть осторожной с ним, главное — не спугнуть. А на секс я его разведу как нечего делать. Это будет элементарно. Оденемся сексуально, подразним, изобразим стерву, и он сам падет к моим ногам. Пару часов тебе надо, малыш? Что же (я очень хищно улыбнулась), думаю, за пару часов ты не управишься.
Глянула на часы и ахнула — почти шесть! Три часа сидела и какой-то ерундой занималась. Ну их к черту! Спать! Немедленно спать хоть пару часов!
Накрывшись одеялом и проваливаясь в сон, я еще раз вспомнила глаза Тома. Улыбнулась: докатилась, на малолеток бросаюсь! А что? Я девушка свободная, никому ни чем не обязанная, так что имею право. Завтра ночью, Томми, ты будешь шептать мое имя и кусать мои губы. Это я тебе обещаю.

    ***
    Я крутилась перед зеркалом, примеряя очередную юбку. Не то. С верхом определилась быстро: надела красивый серебристо-черный топ с открытой спиной и глубоким декольте (все-таки на улице обещают +28, не париться же), а вот что нацепить на попу — никак придумать не могла. Перебрав все брюки и юбки в гардеробе, остановилась на легкой джинсовой юбчонке, очень короткой и романтичной — как раз то, что надо, чтобы покорить юного, сексуально-активного мачо. Плюс чулочки-сеточкой — минус мозг мальчика как минимум на следующие 48 часов. Не очень ли откровенно я выгляжу? Нет, все хорошо, спокойно и гармонично, вполне сексуально, но в то же время сдержанно. В любом случае в ресторан с голыми ляжками не пустят. Хотя на самом деле, я б эти дурацкие чулки дома на полке оставила. Главное, чтоб меня потом не посадили за растление малолетних, а то дадут больше, чем он весит. Собрала волосы в два небольших пучка с выпущенными концами-«хвостиками» (мучительно не хотелось, чтобы они елозили по шее в такую жарищу), а заодно и шею открыла для всеобщего обозрения, легкий макияж — и я стала похожа на 17-летнюю школьницу. Понравилась себе. Все девки, как девки, одна я королевишна. Я выпятила нижнюю губку и наивно похлопала ресницами, встав в позу капризной пуси, — хороша, очень хороша. Конечно, не солидно в двадцать один выглядеть на семнадцать, но мы будем работать на контрасте. Дальше по плану — маникюрно-педикюрный мастер. Ой, надо еще шефу отзвонить, сказать, что на два дня выпадаю из жизни любимого отдела. Валентин Петрович, или просто Петрович, как называл его отец, был большим другом нашей семьи и по совместительству моим крестным. Когда предки благополучно укатили в Канаду на ПМЖ, бросив меня, 16-летнюю дуреху, в России, они с супругой фактически заменили мне родителей. Нет, на самом деле, я сама категорически отказалась покидать родину, и дядя Валя с тетей Таней пообещали следить за мной как за единственной любимой дочерью. Ну а чтоб дите не отбилось от рук, Петрович пристроил меня к себе в отдел, где я благополучно трудилась последние пять лет и даже добилась каких-то результатов.
До прилета импортных гостей оставалось полтора часа. Решила побыстренькому мотануться в магазин: очень нужна вытяжка, а то ремонт закончила еще два месяца назад, а кухня стоит недоделанная. Вот говорила тетя Таня: «Не бери, Машка, нестандартную мебель, потом под нее замучаешься оборудование подбирать!» — нет, выпендрилась, решила сделать так, как я хочу, а не так, как надо. Теперь мотаюсь с рулеткой в сумке как заправский прораб — а вдруг вытяжка моей мечты попадется!
Это была очень плохая идея. Продавец-консультант озадачил меня таким количеством вопросов, что я растерялась. Никогда не думала, что тут может быть столько нюансов. Я-то планировала всего лишь обмерить вытяжку на предмет прохождения между двумя полками и позвать охранника дядю Колю, чтобы тот мне ее повесил. Вместо этого я узнала столько нового, что мозг немедленно вскипел и перестал пропускать какую-либо информацию. А еще парень стал советовать мне хороший кондиционер на кухню… Вот оно мне надо? Загруженная терминами и дополнительными функциями по самый верх, я экстренно распрощалась с молодым человеком и бегом покинула магазин. Все-таки нельзя допускать до этой работы юношей с высоким IQ, они им только таких глупых покупательниц, как я, распугивают.
Ленинградский проспект как обычно стоял в пробке. Кто бы сомневался... Самолет, по уверениям Полины, должен приземлиться через пятнадцать минут. Прибавим сюда полчаса на получение багажа...
Телефон нервно замигал именем подруги.

Еду я, e-ду.
Стою, точнее. Плотно стою. Конкретно так.
Я открыла карту, в надежде найти пути объезда, понимая, что дело это гиблое и бесперспективное. Черт меня дернул заехать в тот магазин! Потеряла сорок минут драгоценного времени. Увы, путей объезда пробки не существовало. Максимум, который я смогу себе позволить, — это побыстрее добраться до кольцевой автодороги. А дальше?.. Сделала музыку погромче и расслабилась. Толку волноваться? Кондиционер приятно холодил ноги. На улице +28, а в моей Toyota Rav 4 — +22. Лепота.
Через час я ткнула морду своего «Равика» в первый попавшийся просвет между автомобилями у терминала Шереметьево-2 и резвым карьером понеслась в зал прилета, проклиная на чем свет стоит шпильки и дурацкую юбку, норовящую задраться выше положенного. Полина встретила меня гневным взглядом из-под тщательно выщипанных бровей, идеально нарисованные губы в негодовании скривились.
— Ой! — испуганно пискнула я. — Ты такая сегодня красивая!
— Вечно ты опаздываешь, — зарычала она.
— Прости, любовь моя, — нежно поцеловала ее в щеку. — Ты же знаешь, какие пробки на дорогах! Гнала как сумасшедшая! Ну, где это чучело с «гнездом» на голове? — я заозиралась, пытаясь найти заморскую зверюшку.
— Багаж они никак получить не могут. Наверное, у мальчика так много косметики, что ее не пропускают таможенники — они просто не понимают, зачем парню такой чемодан, думают, что спекулировать будет.
— Злая ты какая-то, — хихикнула я. — Что-то случилось?
— Михалыч мне все нервы измотал, — дулась она, премило складывая губки бантиком. — «Где переводчик, где переводчик?» Надоел уже.
— О'Кей, поняла. С меня обед в «Елках-Палках».
— Так просто не отделаешь.
— Ну хорошо, уговорила. Пойдем в «Ги-Но Таки». Как ты любишь.
— Ну если только туда… И послезавтра! Пока ты опять куда-нибудь не свалила.
— Не, я только через неделю в Иран улетаю. Так что время есть.
— Эх, Маха, удивительная у тебя жизнь. Весь мир, наверное, уже посмотрела.
— Знаешь, иногда очень хочется заснуть не в душном номере на протухших от влажности простынях в какой-то дыре мира, а дома на своей кровати, не опасаясь, что тебя по ошибке пристрелит какой-нибудь обдолбанный мутант или укусит какая-нибудь ползучая тварь. Я вот из Колумбии через Канаду и Амстердам выбиралась. Спасибо Родриго. А то выслал бы меня на родину в бандерольке, вот бы ты локти кусала, что не уделяешь мне внимания.
— Ой, прекрати! Сто лет ты кому-то нужна в бандероль тебя запаковывать. Ты самый мирный человек из всех, кого я знаю. Хотя, да, нос, иной раз, не туда суешь. И потом, ты сама выбрала такую работу.
— Да, и горжусь этим.
В дверях возникла фигура мужчины. Высокий, крепкий. Взгляд, как у питбуля, готового к нападению, — внимательный, следящий за малейшим движением намеченной жертвы. Один уголок рта-пельмешки чуть вздернут вверх, и не понятно, то ли он противно ухмыляется стоящей перед ним прислуге, то ли просто всех презирает изначально и априори. Какой мерзкий тип. Следом шел мужчинка, не высокий, худенький, с простеньким, но удивительно обаятельным лицом. Походка прикольная — как у кошака, знающего себе цену, очень сексуальная. За мужчинкой семенила какая-то худосочная девица в кепочке со стразиками и огромных солнечных очках, если меня не подводит зрение, от Диор, тоже со стразиками. И только когда девица открыла рот, стало понятно, что это тот самый парень, по которому мир сходит с ума.
— Я не поеду ни в какой ресторан. Я хочу в душ, — юная звезда топнула ножкой и упрямо уставилась куда-то в сторону, всем своим видом показывая недовольство.
— Билл, но нас ждут в ресторане, — удивленно произнес мужчинка. — Ты полчаса назад все уши мне прожужжал, что хочешь есть.
— Я сказал, что хочу в душ, — процедил Билл настырно. — Точка.
Я посмотрела на стоящих за его спиной ребят и поняла, что решение на самом деле коллективное, просто парень взял на себя смелость его озвучить. А там, где решение принято коллективом, спорить бесполезно. Полина шумно вздохнула и закатила глаза. Иван Михалыч нервно усмехнулся.
— Что с рестораном? — тихо спросила я у Полли.
— С двух до четырех спецобслуживание. Потом они едут на репетицию.
— Время критично?
— Нет, но это будет стоить мистеру Роджеру лишних десять шиллингов.
Что в переводе на русский язык означало: если парни не уложатся в оговоренное время, контора попадает на деньги. Конечно же, насильно их из-за стола никто не выгонит, но… Мои часы показывали без четверти час. Гостиница в самом центре. Дорога в центр, как не смешно, свободна. Стало быть, до места доберемся за полчаса, ну хорошо, минут за сорок. То есть в половине второго они будут в гостинице, а ресторан в десяти минутах езды от отеля. Ну и отлично!
— Господа, — я шагнула вперед, широко улыбаясь. — Герр… Простите, как вас?
Мужчинка аж перекосился весь. Ну надо же скорчить такую отвратную мину на мою доброжелательную улыбку.
— Дэвид Йост, — сделал он одолжение. — Продюсер.
— Очень, очень приятно, герр Йост, — светилась я от радости, протягивая ему руку. — Мария Ефимова.
Он ответил сухим рукопожатием и уставился на Полинку и Михалыча.
— Герр Йост, если юноши хотят принять душ, то, думаю, стоит пойти им навстречу, — я встала так, чтобы он повернулся ко мне целиком. Йосту подобное расположение собственного тела в пространстве не понравилось.
— Эти юноши сами не знают, чего хотят! — зло выплюнул он.
— Вот и отлично! Вы езжайте в ресторан, а мы с ребятами подтянемся в процессе. Уверена, они смогут без вашей помощи заселится в гостиницу. Их уже ждут. Никаких проблем не возникнет. Обещаю.
— А вы, собственно, кто? — рявкнул отчего-то взбешенный Йост.
— Это Мария Ефимова, сопровождающая группы, — наконец-то Полина соизволила нас представить. — Переводчик. Она будет помогать вам решать все организационные вопросы, координировать работу с журналистами, в общем, делать все возможное, чтобы мы понимали друг друга.
Ее английский был выше всяких похвал. Но, кажется, Йост не слишком хорошо понимал сей басурманский язык. Ну да леший с ним, разберется. Какое счастье, что мне на растерзание выдали мальчишек, а не этого ворчуна. Только вот про подобный объем работ Полина мне вчера ничего не сказала. Мы договаривались исключительно о синхронных переводах, а никак не о координации работы журналистов и организационных вопросах. Спорный вопрос кто кого в японский ресторан поведет.
— О’Кей, — дал добро злой продюсер. — А вы, похоже, фрау Воропаева? Паулина Воропаева? Через вас мы вели все переговоры?
Новоявленная Паулина любезно кивнула. Подруга пригласила Йоста к стоящему чуть поодаль шефу. Я ухмыльнулась, глядя ему вслед: дядька явно голодный, судя по синякам под глазами — не выспавшийся, судя по помятости — вообще разбитый весь (наверное, он вчера знатно погулял), а тут еще эти малолетние мегастар пальцы гнут. Ему бы поесть да поспать, и через несколько часов он будет прелестной душкой. А вот Полинка овца еще та! Ума не хватило представить меня группе? Ох, всё сама, всё сама.
— Господа, — я опять расцвела, стремительно приближаясь к группе. Том и Георг смотрели с интересом. Густав скорчил безобразную гримасу. Билл набычился, приготовившись к нападению. Ага, сейчас, милок, так я тебе и позволю со мной бодаться! — Господа! Пока начальство разбирается со своими начальственными делами, давайте познакомимся. Меня зовут Мария. Я ваш переводчик. Буду сопровождать группу везде и всюду.
— Даже в душ? — съехидничал Том, состроив одну из своих кокетливых рожиц.
— Если тебе там понадобиться помощь переводчика в общении с краном, то даже в душ, — не менее ехидно отозвалась я.
Ребята заулыбались. Напряжение немного спадало. И только Билл все еще недовольно поглядывал в мою сторону.
— Так что предлагаю заехать в гостиницу, принять душ, переодеться и в ресторан. Надеюсь, сорока пяти минут вам хватит на то, чтобы привести себя в порядок?
— Мне нужен час, — капризно сжал губки Билл.
— О’Кей, я даю вам полчаса. И ни минутой больше. В противном случае обедать будете в ужин. Вопросы? — я улыбалась, но говорила очень строго и безапелляционно.
— Мне нужен час, — настаивал парень.
— Билл, сейчас твое время пребывания в гостинице сократится до десяти минут. Пожалей друзей, — произнесла это таким тоном, чтобы было понятно — спорить я не намерена, будет так, как я сказала.
Он смерил меня уничижительным взглядом и отправился следом за охранником.
— Меня зовут, Густав, — улыбался барабанщик, плюшевый, мягкий и чертовски забавный. — Только не надо звать меня Густи. Я терпеть этого не могу.
— Как скажешь, — быстро согласилась я.
— Том, — задорно рассмеялся парень, схватил меня за руку и от души ее потряс.
— Мне очень приятно с вами познакомиться, — не соврав ни разу, заявила я.
— Георг, — томно сообщил басист, прильнув губами к моей… ладошке.
— А вон то, — Том махнул в сторону сбежавшего солиста, — мой младший брат-близнец Билл. Он не всегда такая зануда.
— Скажешь тоже, — гыкнул Георг.
— Чаще всего он гораздо большая зануда, — хохотнул Густав.
Так я подружилась с группой.
Наконец-то пять тележек доверху нагрузили огромными чемоданами. Суперстар взяли по тележке и… повезли свой багаж. Я обалдела. Никакого тебе понта, никаких выкрутасов, так просто и мило. И только Билл, подхватив небольшой чемоданчик на колесиках (наверное ту самую косметичку), задрав нос, гордо прошествовал на выход из аэропорта. Это так кошмарно смотрелось со стороны. По дороге нам попадались стайки фанаток, которые при приближении ребят забавно повизгивали и подпрыгивали от переизбытка чувств. Вспышки. Вспышки. Вспышки. Они ослепляют. Нервируют. Пугают. Но, кажется, никого кроме меня папарацци не напрягали. По крайней мере, Йосту и Густаву было абсолютно все равно, они не обращали никакого внимания на фотографов, Том и Георг с удовольствием кривлялись на камеры, а Билл прикинулся ветошью и постарался проскочить неприятный живой коридор побыстрее.
— Ты ведь с нами поедешь? — как бы между прочим поинтересовался Том около машины. Во взгляде читалось желание и насмешка. Рот приоткрыт. Заметно как кончик языка крутится около колечка пирсинга сбоку на губе. Иногда колечко подергивается, привлекая к себе внимание. Я поймала себя на мысли, что постоянно смотрю на его губы. Такие притягательные, такие нежные, влажные, манящие. Спорный вопрос, кто кого тут соблазняет. Эх, дожить бы до вечера, а то парнишку я в буквальном смысле слова изнасилую в ближайшем укромном местечке в ближайшее же время.
Я глянула на него кокетливо и покачала головой, произнесла снисходительно:
— У меня машина. Своя машина.
Том раздумывал. Я даже подумала, что он сейчас поедет со мной. И даже успела расстроиться — мне хотелось игры и маленького завоевания этого мальчика, а он сам ко мне активно лезет. Стало не интересно.
— Не отставай, — произнес милый эльф и смешной походкой отправился к друзьям.
Отлично! Один — один. Следующий шаг за мной.
В гостинице мы действительно зарегистрировались очень быстро. Хмурый Йост бродил по коридору, наблюдая, как неимоверная куча чемоданов плавно перебирается в номера ребят. Мальчишки в свою очередь ходили друг к другу в гости, выясняя, чей номер лучше, у кого ванна просторнее, а постель шире. Один Билл с повизгиванием, что у него в номере настоящее «супружеское ложе» чего стоил. Зато у Тома оказался самый большой санузел. У Георга — шикарный вид на Кремль. А Густав порадовался крышам московских двориков — они такие романтичные. «И ужасно облезлые» — подумала я. Время стремительно улетучивалось.
— Детский сад, — вздохнула я.
— А я с самого начала говорил, что это глупо, — раздраженно поддакнул Дэвид.
— Как вы управляетесь с этим зоопарком? — поинтересовалась я с сочувствием.
— Это они сейчас стали немного поспокойнее, — доверительно сообщил продюсер. — А вот прошлый тур я вспоминаю как многомесячный кошмарный сон. Вот только никак не получалось проснуться.
— Надеюсь, вы после него знатно отдохнули?
— Какой там… — махнул он рукой и скривился.
— А что так? — не унималась я.
Увы, чем насолили ребята своему Биг Боссу, мне узнать не удалось, ибо появился первый свежевыкупанный музыкант — Густав. Он переоделся в шорты и майку, нацепил на мокрые волосы бейсболку. Вид совершенно не звездный. Обычный парень. Будущий типичный бюргер. Вторым, как ни странно, в коридор выполз Билл. Я думала, что мы на самом деле будем ждать его вечность и даже придумала, как отомщу этой капуше, но солисту удалось меня приятно удивить. Он сменил одежду, посвежел и похорошел, выражение на лице только так и оставалось противно-обиженным — губки бантиком, бровки домиком, глазки узкие. Тьфу!
Мой любимый мачо во всем белом, словно невеста перед алтарем, вышел с такой улыбкой на лице, что я предпочла занять стул, ловко убравшись с диванчика, на который тот нацелился на свободное место между мной и Дэвидом, — незачем искушать мое голодное тело и возбужденный разум. Вот насколько асексуален для меня его брат, настолько же Том будоражил мое воображение каждым своим движением.
— А чего ты так с дивана рванула? — он удивленно поднял брови и обиженно выпятил нижнюю губу, остановившись едва ли не на моих отпедикюренных пальцах.
— Тебя испугалась, — тут же вставил Билл.
Все засмеялись, кроме нас с Йостом. Том одарил меня взглядом, от которого внизу живота все тут же наполнилось томлением.
— Эй, малыш, ты слишком много разговариваешь, — выдал Том, лениво покидая мое личное пространство.
— Кто еще тут малыш? Минус пять сантиметров, — презрительно ухмыляясь, бросил Билл.
— Это вы какой частью тела меряетесь? — скромно поинтересовалась я.
Почему-то вопрос вызвал хохот даже у охранников, стоящих невдалеке. Мне нравятся эти ребята. Веселые такие!
Когда Георг соизволил осчастливить нас своей персоной, все уже не просто нервничали, а весьма серьезно злились. Четверо голодных мужчин на столь малый объем гостиничной площади — это явный перебор. Отпустив по поводу медлительности друга пару сальных шуток и получив инструкцию по поведению с фанатками, стоящих около входа, парни не спеша отправились вниз.
— Ты опять на машине? — ехидно спросил Том в лифте. И с издевкой добавил: — На своей машине?
— Вынуждена тебя огорчить, — ухмылочка стервы. — С этого момента и до сдачи вас на таможне в аэропорту, я буду неотступно следовать за тобой, куда бы ты не пошел.
Том тут же сделал глаза большими и с притворным удивлением воскликнул:
— И ночевать со мной будешь? — Все повернулись и с интересом уставились на меня. Даже Йост.
— Зачем? Ночевать ты будешь со своим мишкой Тедди. Надеюсь, ты не забыл его дома? — шепнула я ему на ухо, прикусив язык, чтобы не дотронуться до мочки. Том так покраснел! А сквозь мое тело словно ток пропустили, настолько сильно подействовали его близость и запах. Господи, разум, держи тело под контролем!
В одном из интервью, которое я прочитала несколько часов назад, Том, издеваясь над братом, сообщил журналисту, что Билл не может заснуть без поцелуя мамы на ночь. Билл в долгу не остался и тоже сдал близнеца, заявив, что Тома мучает бессонница, если рядом нет его любимого плюшевого мишки Тедди. Что-то мне подсказывало — с тех пор ребят завалили плюшевыми медведями всех мастей и размеров, впору магазин открывать.
Тому нравилась игра в соблазнителя. Я чувствовала это кожей. Его хитрые взгляды из-под чуть опущенных ресниц, язык, постоянно теребящий пирсинг, влажные губы. Слишком близко стоит, случайные прикосновения… Но меня при этом не покидало странное чувство — он вел себя как неуверенный молодой кот, дорвавшийся до бесхозной крынки со сметаной, когда и рад бы немедленно слопать, да страшно — вдруг по шее получит. Он ходил по грани, через которую безумно боялся переступить. Но ходил с гордо поднятой головой, всем своим видом показывая собственную крутизну. Или все это мои выдумки?
По идее, они должны были давать автографы собравшимся у подъезда девочкам. По крайней мере, собирались это сделать. Билл страшно дергался и нервничал. Я видела, как он крутит в руках маркер, то снимая, то надевая колпачок. Густав и Георг стояли внешне совершенно спокойные, шутили. Но Густав постоянно барабанил пальцами по любой попадающейся под руку поверхности, а Георг поправлял волосы — нервы ни к черту. И только Том беззаботно рассказывал мне совершенно не смешной анекдот, и сам же над ним угорал. Йост о чем-то трепался с Полиной и бригадиром телохранителей. Охрана похожа на доберманов — боевые стойки. Готовность номер один.
— Работаем, — коротко бросил Билл и… на лице засветилась улыбка.
Они шагнули в стеклянные двери-вертушки как на эшафот.
Сзади меня шли Полинка и Йост. Подруга ворчала:
— Черти их раздери! Говорила же, что надо другой отель. Нет, они этот захотели! А этим малолеткам сейчас жопы надерут, будут знать!
— О чем ты?
— Тут черного хода нет. А через служебный администрация категорически запретила проводить гостей.
— Да ладно, — хихикнула я, — кому они нужны…
Меня припечатало к Полине оглушительным визгом. Размалеванные девочки-подростки визжали так, что казалось, мир сейчас лопнет! А потом они на нас напали… Вот так натурально напали. Нам с Полиной еще повезло, мы шли за ребятами, и на нас попросту никто не обратил никакого внимания, а вот близнецам досталось по полной программе, не смотря на все усилия охраны: визжащая толпа с двух сторон сомкнулась и ее заштормило. Я с ужасом наблюдала с высоты ступеней за белой бейсболкой Тома, которая как поплавок на волнах металась туда-сюда, да за руками, отчаянно пытающимися собрать медовые дреды и спрятать их подальше — почему-то девушки решили оставить его волосы себе на память. Бедный мальчик! Билл как-то весь собрался и проскочил толпу. Его телохранитель, тот самый неприятный тип со ртом-пельмешкой, именуемый народом Саки Пелка, обхватил подопечного за плечики и протащил сквозь толпу к машине практически без потерь. Георгу и Густаву помог наш доблестный ОМОН, так что эта часть группы вообще ни разу не пострадала. Йост тронул меня за локоть, кивнул в сторону минивэна. Полинка поехала в машине со своей охраной.
— Что это? — ошарашено произнесла я, когда за нами захлопнулась дверь.
— Фанатки, — равнодушно пожал плечами Дэвид. — Том, тебе помощь нужна?
Самое прилично слово из небольшого, но весьма емкого монолога Тома было — scheisse, то есть дерьмо.
Обед прошел в молчании. Том все еще дулся на поклонниц. Густав, как я поняла, вообще редко подавал признаки жизни. Билл все время хмурился и бросал какие-то подозрительно долгие взгляды на брата. Георг ушел в себя и не обещал вернуться. Лишь Дэвид и Полина тихонечко чирикали между собой, и я не хотела нарушать их идиллии. Господи, всего два дня. Мне надо потерпеть всего два дня. Зачем я согласилась? Скучно, как же скучно! Да, обед в дорогом ресторане на халяву — это чудесно. Да, по Москве покатают, в клуб сводят — это отлично. Но я же протухну с этими немецкими товарищами. Они ж просто невыносимо скучны. Звезды, елки-палки, звездуны несчастные. Я ковырялась вилкой в десерте, подперев голову рукой: очень удобно, когда тебе надо придержать челюсть от постоянных зеваний. А вот Густав даже не прятался, зевал так, что были гланды видны.
— Ты загрустила? — нежно спросил Том.
— Да что-то вы меня не радуете, — откровенно ляпнула я.
— А должны? — он приподнял бровь.
— Мне про вас рассказывали совсем другое.
— Что именно? — не отставал парень.
— Ну… — протянула я, пытаясь на ходу придумать что-нибудь правдоподобное. — Ну… Например, что вы веселые и очень общительные. Что ты остроумен.
Все вновь заинтересованно уставились на мою скромную персонку.
— Разве нет? — расцвел Томми.
— Да я сейчас скончаюсь со скуки. Мы с Густавом, — Густав вздрогнул и прикрыл распахнутый рот ладонью, — заснем прямо тут, лицом в десерте. Такое чувство, что мы на похоронах моей молодости.
— Машка! — возмутилась Полинка.
— А что все сидят с такими лицами? — буркнула я, уставившись в сладкую шоколадную массу.
— А действительно! Чего все сидят с такими хмурыми лицами? — поддержал меня Георг. — Том, ты обратил внимание на девчонок, пока мы в машине ехали?
Билл протяжно вздохнул и закатил глаза. Насколько я успела заметить, выражение лица — меня окружают редкие придурки — его самое любимое. Том… покраснел. Я едва успела зафиксировать уголки губ, не позволяя им растянуться в довольной насмешке. Сборище идиотов. Полли, как обычно, оказалась права.
— Кстати, да! Как тебе наши девушки, Том? Ты же у нас главный мачо планеты, — ехидно поддержала я Георга. Том стал бордовым.
— Ничего так, — он развалился на стуле и широко расставил ноги, ухватившись за край необъятных размеров футболки. — Красивые цыпочки. Я б с удовольствием одну из них поимел.
Он смотрел прямо мне в глаза. Не моргая, не отводя взгляда. Прямо и открыто, с вызовом. Лицо чуть тронуто улыбкой. Язык опять скользит по верхней губе, а потом колечко пирсинга едва заметно дергается, привлекая к себе внимание.
Я тяжко вздохнула, словно узнала о чем-то невыносимо грустном и скучном.
— Не знаю, не знаю… — покачала головой, — светит ли тебе хоть что-то. В России такие порядочные девушки… Да, Полина?
— Охренеть, какие порядочные, — пробормотала Полина по-русски с сарказмом. — Кончай над человеком издеваться. Нашла с кем бодаться.
— Он прикольный, — отозвалась я на родном языке, посмотрев на нее загадочно.
Полина все поняла.
— Он несовершеннолетний. Тебя посадят за растление малолетних. Отвали от ребенка.
— Ревнуешь?
— Вот еще. У меня есть поинтересней вариант.
Я обратила внимание, что Густав пристально смотрит на нас. Так обычно смотрят, когда не очень хорошо знают язык и ловят каждое слово, срывающееся с губ, пытаясь не упустить смысл.
— А ты как считаешь? — повернулась я к парню, задав вопрос на русском.
Густав растерянно уставился на меня, потом перевел взгляд на ребят и достаточно чисто ответил:
— Я не очень хорошо говорю по-русски.
Мы с Полинкой таинственно переглянулись («Я обязательно его трахну!» — говорила я всем своим умиленным видом. «Ну-ну» — улыбалась она), чем окончательно смутили музыканта, и вновь принялись за десерт.
Саунд-чек, а по-человечески говоря репетиция, прошел веселее обеда. Сначала ребята настраивали инструменты, периодически поругиваясь с обслуживающим персоналом, и в моих услугах совершенно не нуждались. Потом Билл покапризничал — его голос, несшийся из динамиков, подозрительно дребезжал и вообще был каким-то странно-высоким. Он ходил по сцене, пробовал звук то так, то этак, и что-то неразборчиво ворчал. Звукорежиссер подстраивался-подстраивался, но Билл только все противнее и противнее ворчал. Йост и Полина тоже занимались делами. И только я сидела и от скуки не знала, куда себя применить. Попробовала пообщаться с охранниками. Саки глянул на меня как голодный орел на мышь — решила отстать, пока не заклевал. Тоби, охранник Тома, мужчина крупный, с каким-то пронзительным стеклянным взглядом как у терминатора и тонкой ниткой губ, приветливо улыбнулся моей любопытной персоне и с удовольствием рассказал, что и как они планируют делать на концерте. Сейчас готовят много воды — это для девочек в фанатской и танцевальной зонах. Будет очень жарко, душно и у них начнется обезвоживание еще до концерта. Поэтому наши российские секьюрити будут поить девчонок, и вытаскивать из толпы тех, кто вознамерится потерять сознание. Их поведут в дальний угол за сценой, где медики готовят воду и нашатырь. Обязательно будет дежурить бригада реаниматологов, мало ли что произойдет. Жесть какая. Да что может произойти? В Москве каждую неделю какая-то звезда мирового масштаба выступает — и ничего. Вон Мадонна пела-плясала, и все живы здоровы. А тут какие-то малолетки… Хотя… Билл что-то рявкнул в микрофон, выводя меня из задумчивости. Тоби даже не повернулся в сторону солиста, извинился и скрылся в полумраке зала. Том пошел успокаивать брата. Йост засуетился.
— Что там? — спросила я у Полины.
— Звук…
— Ну что они за два часа ему звук не выстроят?
— Скоро народ запустят. У нас есть максимум полчаса.
— Уверена, они профессионалы…
— Причем тут это? — подскочила она раздраженно и унеслась куда-то.
Я осталась одна, вся из себя обиженная. Ну и леший с вами. Ушла в буфет для персонала.
До концерта оставался неполный час… Мальчишки опять были заняты сами собой, что несказанно меня радовало — все-таки мой язык не казенный. Йост и Полина решили «поланчеваться». Мне же оставалось тупо стоять у окна и созерцать происходящую вакханалию, которую устроили на улице около «Олимпийского» фанаты группы. Только вот отчего-то я бы не хотела оказаться в той толпе. Неимоверную кучу подростков ОМОН пытался призвать к порядку. Мужчины в сером двигали разноцветную массу от здания заграждениями вниз по ступеням. Но подростки вовсе не собирались никуда призываться и всячески сопротивлялись своему отторжению от вожделенных подъездов. ОМОН старался быть вежливым, организовывая коридор для прохода. Девушки стояли насмерть и никакого коридора организовать не давали. Так они и бодались туда-сюда. Дело кончилось тем, что слабые инфантильные детки прорвали оцепление ОМОНА и со всех ног понеслись к подъездам. Когда здоровые мужики поняли, что произошло, спасать ситуацию стало поздно, не подавили бы друг друга, глупенькие. Около подъездов вновь организовалась давка. Это что-то страшное! Никогда не думала, что из-за какой-то рок-группы могут возникнуть такие ужасные ситуации.
Выпитые за день напитки прошли свой цикл по моему организму и запросились наружу. Я с сожалением оторвалась от представления на улице и направилась на поиски нужного помещения.
То ли мне так повезло, то ли этаж был особенным, но женских туалетов здесь не оказалось. Минут через пятнадцать мне стало наплевать на буковку на двери, и я влетела в первый попавшийся, решив, что ничего постыдного в этом нет, тем более, что особей мужского пола поблизости не наблюдалось.
Я подтягивала чулки в кабинке, поправляя сбившуюся резинку, когда кто-то вошел. Ноги обдало сквозняком от закрывающейся двери. Знакомые голоса о чем-то ожесточенно спорили. Томин голос я узнала сразу же. А второй… Кажется Георг… Да, Георг!
— Нет, ну она же клеевая телка! — восторженно вещал Том. — И глаз с меня не сводит!
— Дурак, она просто тебя разводит и дразнит.
— Да прекрати ты, она меня реально хочет. Я же вижу, как она поворачивается, как изгибается. Она хочет меня. Посмотри на ее рот. Он постоянно влажный и она постоянно облизывается.
Ого! Мальчики решили кого-то снять, — улыбнулась я.
— Жара какая! Ты сам постоянно облизываешься. Это не показатель, Том. Девка, да, суперсексуальная…
— А как она передо мной задницей крутит? Она словно говорит: «Да, да, вставь мне, детка!» А рот? Только представь, как она это будет делать ртом! — он произнес фразу удивительно страстно, и я очень хорошо представила себе, как кто-то мягко и аккуратно… Нет, это из другой оперы…
— Каулитц, у тебя спермопередоз на фоне страшного недотраха! Тебе надо меньше порнухи смотреть. Ты выдаешь желаемое за действительное.
— Нет же! Вот увидишь, этой ночью я ее трахну!
— Не даст она тебе.
— Даст, спорим? У нее такие сиськи! А задница… О, я весь в предвкушении.
Георг засмеялся.
Шум воды. Включилась сушилка для рук, и мне стало плохо слышно.
— Мария не даст! Она пошлет тебя на хер.
Упс! Нормально… Видимо, в тот день на моего ангела снизошла благодать — неожиданно для себя я оказалась в нужном месте в нужное время. Вот только тема разговора меня внезапно перестала забавлять. Внутри все закипело. Я резко и бесшумно распахнула дверь, намереваясь врезать Тому по морде. Ребята стояли в проходе. Том ко мне спиной, а вот Георг…
— Спорим, что я ее трахну? На что?
… Георг меня увидел. И от неожиданности замер.
— Том… — проблеял неуверенно.
Но Том уже активно имел меня в своих фантазиях, поэтому предупреждения друга не услышал.
— Не веришь? Чтобы подтвердить выигранный спор, я оставлю у нее засос где-нибудь на видном месте. На желание! Давай спорить на желание!
Я сжала зубы покрепче, прожигая спину мальчишки гневным взглядом. Георг косился на меня. Ситуация явно идиотская.
— Мой бог! Эти сиськи меня с ума сводят. Они такие большие! Как ты думаешь, они силиконовые или натуральные?
Ну разве можно вот на этого малолетнего идиота сердиться? Я широко улыбнулась, стараясь не засмеяться в голос, и приложила палец к губам, умоляя Георга не выдавать моего присутствия. Уголки его губ довольно растянулись, он посмотрел лукаво и уверенно заявил:
— Натуральные у нее сиськи, Том. Но все-таки я продолжаю настаивать, что теперь ты ее точно не трахнешь. И спорить я с тобой не буду. Потому что ты, Каулитц, дурак каких поискать надо. Пошли отсюда, а то с Биллом истерика случится.
— Вот еще! Поссать нельзя сходить? — фыркнул мачо, гордо проплывая как каравелла мимо друга к дверям.
— Э, нет, мой хороший, — прошептала я ему вслед. — Теперь уж ты обломаешься по полной программе. Ишь чего удумал, сопля зеленая! Спорить на меня! Ха! Приходи смотреть.
В голове творился какой-то кавардак. С одной стороны я действительно хотела Тома и всячески ему это демонстрировала. А вот с другой стороны… Черт! Э, нет, дорогуша. Дураков учить надо. Впредь умнее будет.
Когда я тенью скользнула в гримерную, там бушевала буря. Йост орал на Билла, а Билл, в свою очередь, орал на Йоста. Делали это они одновременно, и я даже примерно не могла понять, о чем они спорят. Густав стоял у окна и, как и я несколько минут назад, с удовольствием рассматривал спешащий на концерт народ. Георг что-то сосредоточенно пытался протренькать на гитаре, но ругающиеся коллеги сбивали его. Он недовольно встряхивал головой, скидывая волосы с лица, и хмурился. Том ел виноград полулежа на диванчике. При виде меня он сразу засветился и развалился еще больше, широко расставив ноги. Сесть некуда. Разве что копытца мачо скинуть. Я с очаровательнейшей соблазнительной улыбочкой продефилировала к нему, слегка покачивая бедрами (Георг на момент этих пятнадцати шагов даже играть перестал, а Билл проследил мой путь с приоткрытым ртом и офигевшими глазами — да, мальчик, я такая).
— Приземлиться можно? — чуть выпятила губки. Голос обволакивающий, завораживающий, укутывающий.
— Чего? — растерялся он.
«Чего-чего! Я говорю, посадку давай!» — улыбнулась, вспомнив фразку из любимого мультфильма.
— Разрешите присесть? — еще более сладко и эротичнее. Фактически делаю ему неприличное предложение.
Ор за спиной прекратился. Я чувствовала, что все четверо сейчас смотрят на нас с Томом. Не спеша поворачиваю голову, демонстрируя ему длинную шею, которая снизу кажется еще длиннее из-за выреза. Да, так и есть. У Билла такой вид, что и словами не описать. Наверное, если бы я сейчас залезла на Тома сверху, он бы меньше удивился. Йост скособочился весь, губы слегка кривятся в улыбке. Густав прикрыл пол-лица ладонью, глаза смеются. И только Георг на нас не смотрит, спрятался в волосах, плечи подрагивают — беззвучно ржет.
— Куда присесть? — лопочет Том.
Ребята не видят моего лица, и я беспощадно пользуюсь своим положением: многозначительный взгляд облизывает его тело, едва-едва задерживаясь на животе, язык легко смачивает пересохшие от жары губы. Том как-то странно дернулся.
— Рядом, — выдыхаю тихо.
— По… Пожа… Конечно… — он торопливо скидывает лапки и отодвигается на самый край. Дурашка…
Я сажусь совсем близко к нему, хотя места достаточно. Том зажат в углу. Нога к ноге. Бедро к бедру. Локоть к локтю. Он ерзает. Мне даже кажется, что парень возбужден. Что ж, это очень хорошо.
— Господа, что-то не так? — наивность в тоне и во взгляде зашкаливает все мыслимые показатели.
Они разом начинают трясти головами.
— Всё хорошо, — бормочут. — Всё отлично.
— Я пойду, — кидает Йост и торопливо выбегает из гримерки. Куда это он?

Билл продолжает пялиться на нас. Хорошо, хоть рот закрыл. Краснота на щеках видна даже под тремя слоями тонального крема и пудры. Еще одна жертва полового воздержания. Георг опять начинает что-то бренчать.
— Том, — тяну имя, как карамельную тянучку. — Пожалуйста, — смотрю в глаза невинно. — Сыграй для меня, — подтекстом «трахни меня».
Даже не ожидала, что так сильно действую на него. Для того чтобы встать с глубокого мягкого дивана, Тому пришлось воспользоваться моей коленкой. Рука потная, холодная и трясется. У него стресс. Хороший такой, жесткий стресс. Надо ослабить хватку. Как жаль, что футболка огромная! Очень хочется проверить догадку о возбуждении, а по походке определить не могу.
Он уселся на подлокотник, водрузив ногу на сиденье, провел по струнам, подстраивая инструмент.
— Гео, — подмигнул басисту и заиграл.
Билл широко улыбнулся, захихикал. Густав отбивал ритм пальцами по столешнице. Том запел! Обалденным голосом!
Билл продолжает пялиться на нас. Хорошо, хоть рот закрыл. Краснота на щеках видна даже под тремя слоями тонального крема и пудры. Еще одна жертва полового воздержания. Георг опять начинает что-то бренчать.
— Том, — тяну имя, как карамельную тянучку. — Пожалуйста, — смотрю в глаза невинно. — Сыграй для меня, — подтекстом «трахни меня».
Даже не ожидала, что так сильно действую на него. Для того чтобы встать с глубокого мягкого дивана, Тому пришлось воспользоваться моей коленкой. Рука потная, холодная и трясется. У него стресс. Хороший такой, жесткий стресс. Надо ослабить хватку. Как жаль, что футболка огромная! Очень хочется проверить догадку о возбуждении, а по походке определить не могу.
Он уселся на подлокотник, водрузив ногу на сиденье, провел по струнам, подстраивая инструмент.
— Гео, — подмигнул басисту и заиграл.
Билл широко улыбнулся, захихикал. Густав отбивал ритм пальцами по столешнице. Том запел! Обалденным голосом!

— Привет!
Ты стоишь у меня в дверях
И больше здесь нет никого
Кроме нас с тобой.
ОК! Заходи в первый раз,
Остальное пойдёт само собой
В комнате 483.
Здесь день пройдёт совсем неправильно,
Свет исходит из минибара,
И утром здесь не будет светло.
Добро пожаловать в отель!
А теперь мы хотим поговорить!
— И сейчас ты лежишь здесь, — подхватил Билл весело. —
А я лежу рядом,
Говорить, говорить!
Входи.
Нас не побеспокоят.
Всё уже учтено —
Don't disturb.
И всё равно, где мы окажемся завтра утром,
Весь мир сейчас здесь.
Ложись сюда!
Я слушаю тебя,
Вижу твоё лицо,
Твои губы открываются.
Говори медленно, пожалуйста, не слишком быстро.
Добро пожаловать в отель!
А теперь мы хотим поговорить!
И сейчас ты лежишь здесь,
а я лежу рядом.
— Говорить, говорить!— вступили Георг и Густав одновременно, посмеиваясь. —
Говорить, говорить!
Все звонят в дверь,
Я нужен всему миру,
Все меня дергают,
А я не хочу ни с кем, кроме тебя
Говорить, говорить!
А теперь мы хотим поговорить!
— И сейчас ты лежишь здесь, — опять солирует только Том. —
А я лежу рядом.
— Говорить, говорить!
Говорить, говорить, говорить, говорить, — закончили они вчетвером.
Я восторженно развела руками, не в силах произнести ни слова. Такого эксклюзивного выступления группы для меня, душечки, я даже не смела ожидать! И что-то мне подсказывало, что поющие Георг и Густав — это мегаэксклюзив! А вот солирующий Том…
— Спасибо, — только и вымолвила восхищенно.
— А я не только на гитаре играть умею, — ухмыльнулся мачо плотоядно, и я тут же вернулась с небес на землю. Черт! Я же тебя хотела проучить… Уши развесила, песней заслушалась…
— Ого! Ты настолько талантлив?
— О да! У меня знаешь какой большой талант. Девушки хвалят.
— Девушки хвалят? — произнесла язвительно.
— Н-да, — Том отклячил пухлую нижнюю губку, лениво провел языком туда-сюда по колечку пирсинга и медленно опустил глаза в вырез на моей груди. — У тебя очень красивые глаза. Большие такие… Как я люблю…
Я одарила его ехидной улыбкой и взглядом с поволокой, кончик языка вновь прошелся по губам.
— Для того, чтобы любить большие, надо иметь большой, — бросила тихим сексуальным голосом.
Мальчишки захохотали. Все, кроме Тома. Кау-старший ядовито прищурился, губешки обиженно изогнулись. Он был до такой степени уверен в себе, что, ни на мгновение не задумываясь о последствиях, ляпнул:
— А ты сомневаешься, что у меня большой.
— Снимай штаны, сейчас померяем. — И изящным жестом я вынула из сумочки рулетку. Хоть когда-то пригодилась!
Георг свалился с противоположного дивана с приступом хохота. Густав сполз с кресла и встал на четвереньки, рыдая от смеха. Билл согнулся пополам, иногда всхлипывая и издавая какие-то нечленораздельные звуки. И только мы с Томом продолжали вежливо скалиться друг другу. Мегамачо не нашелся, что ответить.
— Ну что же ты? — прохрюкал откуда-то снизу Билл, чем вызвал очередные смеховые подвывания друзей.
Том кинул на брата презрительный взгляд и гордо заявил:
— А ты, я смотрю, опытная, часто мерить приходится?
— Да под твоей ночнушкой даже мерить нечего, все и так понятно, иначе зачем так прикрываться? — отрезала я.
Том словно красна девица залился краской.
— Хватит ржать, уроды! — рявкнул он на друзей и удалился. Была б возможность кого-нибудь пнуть, он бы наверняка пнул не щадя кроссовок. Лишь гитара жалобно звякнула, свалившись.
Мальчишки продолжали хохотать. Я расстроено смотрела на дверь и чувствовала себя последней свиньей. Вся сексуальность во мне исчезла с уходом Тома, осталось лишь разочарование, да чувство вины не давало покоя. Зря я так его при всех опустила. Жестко вышло и очень жестоко. Ладно он — мальчишка непутевый, но я-то — взрослая девушка…

После более чем легкого ужина (а я еще днем поражалась, чего это близнецы такие тощие) в ресторане отеля, все разбрелись по номерам. Билл с Томом что-то тихо обсуждали, я скучала в сторонке, делая вид, что не слушаю, как один брат совещается с другим относительно того, где потом искать его хладный трупик, в какой подмосковной канаве. После долгих уговоров, Том великодушно разрешил Биллу свалить со мной, пообещав прикрыть перед продюсером и даже помочь с фанатками. Внутри все переворачивалось. Черт, как же меня прет от Тома, и на кой я в итоге выбрала Билла? Ну да, позволить мальчику выиграть спор — это, значит, проиграть самой себе. Но ведь иногда можно наступить на горло принципам. Ну совсем чуть-чуть. Если очень хочется… Эх, видели глазоньки, что брали, — теперь жрите. В конце концов, они близнецы и, если младшего умыть, то что-то общее должно быть обязательно. Придется представить себе, что Билл — это Том. Дурак! Глупый, безмозглый дурак! И так бы все получил, зачем было все портить?
— Куда вы собираетесь? — спросил Кау-старший.
Нет, все равно мне неприятно. Он так быстро отказался от ночи со мной в пользу младшего? С чего бы это? То есть, как с Георгом обмусоливать мои таланты — это нормально, а как дело дошло до младшего — Том просто отошел в сторону и всё? И никакой борьбы? Никакой здоровой конкуренции? Билл выразил желание прошвырнуться ночью в моей компании и Том тут же сказал: «О’Кей, братишка, вали отсюда!»? Это меня задело. Тем более Том не мужчина, если позволяет себе такое. В том, что Билл знал о споре Тома с Георгом, — я не сомневаюсь ни единой секунды. Они очень близки с братом, это бросилось в глаза, когда Тома помяли фанатки у отеля, а Билл суетился вокруг него в машине. Меня даже улыбнула такая трогательная забота друг о друге. Наверное, если бы у меня была сестра, я бы тоже так о ней заботилась. Все равно такое поведение Тома неприятно удивляло и напрягало. Он отказался от меня! Даже не стал настаивать, прекрасно видя, как я реагирую на все его выходки…
— Просто покатаемся по городу, может быть сходим в ночной клуб… Не знаю, я не продумывала еще развлекательную программу. Если ты пойдешь с нами, то мы поедем на машине, которая стоит у гостиницы. Если ты не пойдешь, то поедем на мотоцикле, благо погода шикарная.
— Это безопасно?
Мог бы хоть не делать такой заботливый вид, собирая младшенького в дорогу, а то прям не старший брат, а любящая мамочка, выбирающая костюм сынуле на первое свидание… Еще, черт побери, презервативов ему отсыпь из личной аптечки!
— Мотоцикл я вожу давно, не переживай, буду ехать очень осторожно. Не хочу, чтобы потом ваши фанатки вырыли мою могилу и нагадили в гроб.
Ребята улыбнулись.
— Это они могут, — сказали в один голос.
— Вот и славно. А теперь, Билл, расчеши гриву и полностью смой грим. Не переживай, мы возьмем твой чемодан с косметичкой, и ты сможешь привести себя в порядок. А ты, Том, тащи сюда самую неиспользуемую бейсболку. Будем делать из «звезды» человека.
Даже умытый Билл без черных разводов под глазами и с прилизанными волосами был похож на себя. Мы с Томом придирчиво рассматривали парня.
— Не катит, — резюмировал Том. Потом посмотрел на меня и велел снять юбку.
— Спятил? — возмутились мы с Биллом в один голос.
— А как вы планируете отсюда выйти? — пожал плечами Том.
— Я не трансвестит! Я нормальный мужчина! — рявкнул Билл. — Иди к черту!
Я скромно потупилась, пряча улыбку. И это говорит парень, которого все принимают за гомосексуалиста и по манере одеваться, и по разговорам, и по поведению.
— Пойми, — как последнему идиоту, терпеливо объяснял Том, — в нашу задачу входит не вывести тебя из отеля, а провести тебя мимо нашей охраны. Ты наивно полагаешь, что если сменишь одни джинсы на другие, твою тощую задницу наши ребята не признают? Даже если ты наденешь мои штаны, тебя могут принять за меня. Нам надо пройти мимо Саки. А для этого нужна маскировка. Хорошая маскировка.
— Том, все здорово, только одного не понимаю — я в чем пойду? В чулках?
— Оденешь джинсы Билла, — отмахнулся он, словно от назойливой мухи.
— Да я из них вывалюсь!
— Да они на ней не сойдутся!
— Да ты сам жирный!
— Спорим?
Том не слушал нас, рылся в чемодане. Он откинул несколько пар джинсов, отложил в сторону спортивные голубые штаны и в итоге достал в меру простые джинсики без дыр, наворотов и металлических нашлепок.
Я, ничуть не стесняясь, стянула юбку, оставшись в чулках и черных кружевных стрингах. Да, я знаю, что подобное нижнее белье мне очень идет, и на ребят оно произвело нужное впечатление. Том, не скрываясь, пялился на мои голые ноги и аккуратную попку. Смотри-смотри от чего ты отказался полчаса назад, идиот! Билл покраснел и отвернулся. Какие мы чувствительные!
Билл смотрелся в моей юбке как дешевая проститутка с площади Трех Вокзалов — патлатый, бледный и стрёмный. Том еще раз придирчиво осмотрел меня и велел снять чулки — карандашеобразные ножки братца нуждались хоть в какой-то маскировке. Кружева чулок эротично выглядывали из-под юбки. Так он еще больше стал похож на проститутку. Н-да…
— Нужна куртка — завязать вокруг талии, так мы скроем худощавость, — предложила я. — А волосы спрятать под бейсболкой или банданой.
— Макияж? — раздумывал Том.
— Нет! Все привыкли, что он с черными глазами. Стоит нам сейчас хоть немного подчеркнуть глаза, и его все узнают. Надо на что-то отвлечь внимание.
— На что? Нужно что-то яркое… Пятно…
— Я в таком виде на улицу не выйду! — взвился Билл. — Вы спятили!
— Помада! Яркая помада! — нашлась я. — Мы переместим акцент на губы, глаза закроет бейсболка. И на него никто не обратит внимание! Выйдешь ты, Том, следом за тобой мы с Биллом. Ты девчонок уведешь в другую сторону от дверей (типа в баре вышел посидеть, заодно и охрану сдернешь), а мы проскочим мимо.
— Точно! — хлопнул меня по плечу Том.
— Вы с ума сошли?! Какая еще помада?! — возмущался Билл.
— Что ты переживаешь? В машине переоденемся, — отозвалась я, копаясь в сумочке в поисках губной помады ярко-малинового цвета.
Том во всю рассматривал меня, как будто в голове зрел какой-то интересный план. Билл стоял около окна, изучая обстановку и махая девушкам ручкой. Хорошо, что на окнах стеклопакеты. Страшно представить, какой сейчас внизу ор.
— Мария, это… — Том даже покраснел. — Я знаю, как сделать так, чтобы Билла точно приняли за девушку.
— Только не говори… — до меня тоже это дошло.
— Пошли вы все на хер! — завопил Билл на всю гостиницу, видимо догадавшись о ходе наших мыслей.
Том расплылся в наисчастливейшей улыбке.
— Снимай.
— Вата нужна, — я ловко расстегнула застежку за спиной.
— Носки пойдут. Надо ж ему будет твои чулки снять. Хотя… Билл, тебе нравятся эти чулки?
У Билла оказался очень богатый словарный запас ругательств, из которого мы с Томом узнали кто мы, что мы и откуда, а так же, что чулки ему не нравятся, лифчик ему не нравится, и вообще мы два самых дерьмовых извращенца в его жизни. Кто бы сомневался!
Чрез десять минут мы были готовы. Билл с красными губищами, в какой-то стремной майке с цветочками (господи, какие секреты хранит чемодан этого нетрансвестита?), с весьма премилой грудью как минимум третьего размера (Томовой гордостью!), юбке, которая ему была явно мала, в кожаной куртке, которую ему было велено держать в руках спереди, чтобы прикрыть первичные половые признаки на случай задирания подола, слишком коротких чулках сеточкой, кедах и бейсболке, под которой мы спрятали волосы. Вид такой, что до машины бы успеть дойти без приключений. Том покатывался от смеха, предлагал сфотографировать брата и выслать фотографию родителям. Тот едва сдерживался, чтобы не врезать ему промеж глаз. Я в футболке Тома на двадцать размеров больше и тех самых джинсах, штанины которых пришлось подкатать чуть ли не на половину. Волосы распустила, на лице — яркий, вызывающий макияж. Главное, чтобы знакомые не увидели. Позора не оберешься.
На прощание Том что-то шепнул брату, шаловливо глянув в мою сторону. Я не осталась в долгу.
— Поведите эту ночь весело, — наклонился он ко мне.
— И тебе не скучать сегодня и оторваться по полной, — мурлыкнула я, касаясь невесомым поцелуем уголка губ. Его рука быстро скользнула по талии и опустилась на зад. Он расстроено вздохнул, виновато посмотрев мне в глаза. Глупый… Что же ты наделал? Тебе ведь надо было всего лишь настоять…
Мы спускались в двух лифтах с задержкой в десять секунд. Как и рассчитывалось, Том собрал всех фанаток, дежуривших у входа, около окна гостиничного магазина. Туда же подтянулась для подстраховки охрана. Пока он увлеченно рассматривал всякую всячину на витринах, намеренно близко подходя к окну и периодически помахивая девушкам, мы с Биллом резвым галопом неслись к машине. Только сейчас я осознала, что эта дурацкая выходка с переодеванием действительно могла выйти парню боком и опозорить на весь мир. Нам повезло. Красавчик Том великолепно справился со своей задачей. Мы прыгнули в машину и были таковы.
— Ну что? — поинтересовалась я, немного отъехав от гостиницы. — Будем в машине кататься или за мотоциклом заедем?
— А у тебя можно дома переодеться?
— Конечно, — фыркнула я, а потом, рассмеявшись, добавила: — Даже могу подобрать тебе юбку поинтересней.
— Не смешно, — Билл надулся и принялся стирать помаду, нагло повернув зеркало заднего вида к себе, полностью лишив меня обзора дороги.
Так мы и ехали с ним под тихую музыку какого-то первого попавшегося радио. Билл восторженно смотрел в окно, и мне нравилось, что он ведет себя естественно, живо интересуясь архитектурой и людьми, комментируя и иногда показывая пальцами на что-то особенное. Я пыталась хоть как-то объяснить, что такого исторического мы сейчас проезжаем, попутно смутно припоминая историю родного города. Н-да, не сильна я в истории, как выяснилось, не сильна…
Я поехала длинной дорогой по украшенным огнями проспектам, чтобы показать насколько красива столица. Здесь было бы классно просто прогуляться, пешком, не спеша, дотронуться до старинных кирпичиков зданий, заглянуть в еще не закрытые магазины, побродить по улочкам, подышать воздухом (ну и что, что загазованный и вообще с экологической точки зрения непригодный для проживания, зато насквозь пропитанный свободой!)… Но в таком виде на улицах не безопасно не столько мне, сколько Биллу. Я не могу им рисковать. Он слишком дорогой мальчик, чтобы подвергать его жизнь хоть малейшей опасности.
Через двадцать минут мы выехали на финишную прямую — Кутузовский проспект. Всё было хорошо: Билл рассказывал о Магдебурге, и о том, как сильно отличается его родной город от моего, как он любит все эти огни больших городов и как хотел бы жить вот в таком же прекрасном ярком месте, пока в какой-то момент его рука, сопровождаемая изощренным ругательством, резко не дернулась к радио и не вырубила его. Я удивленно отвлеклась от дороги, вопросительно уставившись на парня. Билл скрестил руки на груди и каким-то непонятным мне образом переплел ноги.
— Ненавижу! — буркнул под нос.
— Что такое? Ты не любишь этого исполнителя?
— Почему? Я просто уже не могу слышать эту песню. Меня от нее тошнит. Каждый день одно и то же. Не хочу. Даже слышать ничего не хочу из нашего репертуара.
— Вашего? Это ты пел?
— А ты не слышала ее на концерте?
Я промычала что-то нечленораздельное, сильно покраснев. Чего-то да, ступила как-то…
— Классная, — тут же соврала я, потому что на самом деле даже не успела понять, что за мелодия начала звучать из динамиков. — Мне очень нравится.
Билл сидел напряженно, безразлично уставившись в сторону, поджав губы. Вся работа насмарку из-за дурацкой песни! Надо его тормошить, иначе я тут свихнусь через пару часов.
— Три года одно и то же почти каждый день! — вдруг процедил он раздраженно. — Иногда не по одному разу. Одни и те же песни, одни и те же слова, одни и те же жесты, улыбки, позы. Три шага вверх до Густава. Встать к нему передом, к залу задом и поднять правую руку вверх, а левой указать на Тома. Игривый взгляд, черт побери, обязателен! Десять шагов бегом до Тома и спина к спине. Двадцать шагов и наклониться в зал около Георга. Балкон. Трибуны. Визжащий партер. Ужасные, потные, обезумевшие лица сливающиеся в одну безликую массу. Руки. Лес рук. Они тянутся. Дай им волю и они сдернут меня в толпу, разорвут на части. — Он неприятно усмехнулся: — На сувениры…
— Ну, я смотрела, конечно же, не только концерт, и тоже сильно обалдела от увиденного, — очень аккуратно и вкрадчиво начала я. — Не ожидала, что такое вообще возможно… Еще вчера я ничего не знала о твоей группе, а сегодня после концерта хочу купить диск. Все диски, какие есть! Мне понравилось, что зал взорвался с первых же аккордов. Мне понравилось, что ты был таким искренним. А еще… Знаешь, когда я сидела за сценой, включили свет, чтобы ты мог видеть зал, и я увидела твои глаза на большом экране. Ты был счастлив в тот момент. Тридцать тысяч человек стояли на ушах, орали, визжали, махали руками… И ты был счастлив. Искорки… Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю… В твоих глазах были искорки. Ты сам был искоркой… Мне ведь это не показалось?
Он улыбнулся. Очень мягко и ласково. Немного устало, но я вновь увидела те искорки в глазах.
— Да, я был счастлив. Ты себе не представляешь, каково это — видеть, что ради тебя пришло столько народу. Не десятки, не сотни, а десятки тысяч! Они подпевают… Этот акцент… Он такой необычный, такой непередаваемый… Для меня нет ничего слаще, когда зал поет со мной. Они поют на моем родном языке! Понимаешь? Все! Французы, поляки, русские, чехи, венгры, финны, голландцы, датчане! Все! Они не знают языка, но поют мои песни. И глаза! Просто представь, — он развел руками, как заправский шаман, изображающий огромное озеро. — Я вижу первые несколько рядов более менее хорошо. Там девчонки. И у всех горят глаза! Я вижу в них драйв! Я вижу в них счастье! И они делятся этим со мной! Они словно посылают мне энергию… Я счастлив… Мурашки по спине… Я так боюсь начала концерта. Ноги ватные… Главное сделать первый шаг, заставить себя выйти на сцену и открыть рот. Том, он начинает первым. Ему труднее всего. Как сейчас все пойдет? Что случится? Овации? Камни? Всё на нем. Потом остальные вступают. А мне… Я придумал, как сделать, чтобы перебороть себя. Надо выйти на сцену, как в воду, — бегом. И я начинаю петь еще за кулисами, а потом… Потом мне уже некуда деваться, хватит прятаться. Первая песня еще страшно, а на второй я вижу глаза девчонок и обо всем забываю. Я пою для них. Для каждой в отдельности. Почти каждый концерт особенный. Девчонки что-то придумывают, что-то делают. Вот в этот раз… — Билл восторженно посмотрел на меня, и я вздохнула с облегчением: есть искорка, неправду он мне только что говорил, устал видимо. — Вот в этот раз я открыл глаза на песне, а зал полон воздушных пузырей! Боже! Это так красиво! Так… Так… Мне было чертовски приятно! Извини, я, наверное, сильно устал, вот и раздражаюсь на все, что не попадя.
— Это не страшно. Мы ведь договорились, что сегодня ночью не существует мега рок-звезды и фронтмена группы Tokio Hotel Билла Каулитца. Зато есть просто Билл, который может быть самим собой и ничего не опасаться, да?
Он с готовностью кивнул.
— Давай обсудим нашу программу твоего выгула. Итак, хочу, чтобы ты сегодня был самим собой. Хочу сделать так, чтобы ты просто отдохнул от всех. Вот что тебе в голову придет, то и будем делать, договорились? Я твой язык и путеводная нить. Сейчас мы заедем ко мне домой, я переоденусь, возьмем мотоцикл и поедем кататься по Москве. Потом предлагаю поехать в ночной клуб. Вариантов два. Первый — это самый крутой и пафосный на сегодняшний день клуб в Москве. Там собирается вся местная богема. Будем пить и танцевать, или просто сидеть в сторонке и наблюдать за происходящим. Второй вариант с точностью до наоборот. Место там тихое, уютное, развлекательное. Можно будет поиграть в боулинг, бильярд, q-zar, полно игровых автоматов, можно выпить и потанцевать. Публика и там, и там, вполне достойная, фанатье к тебя приставать не будет. Надоест — будем развлекаться дальше. Надоест развлекаться, отвезу тебя в гостиницу.
— План, конечно, так себе, но… — протянул он, скривившись.
Я даже не нашлась, что ответить. Парень меняет маски на раз-два! Только что он был классным мальчишкой, ради которого мне хотелось свернуть горы. И неожиданно вновь превратился в гнусную брюзгу, которой ничего не нравится. С чего бы это? Почему? Отчего он не может быть самим собой? К чему все эти кривления губ, хмурые складки на лбу? Мы же договорились… Ничего не понимаю… Черт! Вот зачем я вляпалась в эту авантюру? Сейчас эта зануда падет смертью храбрых. Интересно, мне много дадут за убийство в состоянии аффекта?
— Что-то не так? — участливо спросила я. — Ты чего-то боишься?
— Всё хорошо, — тут же нервно отозвался он.
— Билл, ничего с тобой не случится, обещаю. Хочешь, вернемся обратно или позовем с собой Тома?
— Нет. Мне нравится твоя затея. Просто, пойми, я так привык к круглосуточной охране, что сейчас чувствую себя не совсем… уверенно что ли… Я даже в сортир хожу в сопровождении Саки. — Я хихикнула, зажав рот ладонью. Он не обратил на это внимания, страдальчески продолжил: — Да еще страна чужая. Про Россию столько всего говорят… нехорошего.
— А ты не слушай.
— Стараюсь. Пока не получается.
Я азартно закричала, указывая на тротуар:
— Смотри! Смотри! Вон, видишь, стадо медведей побежало! Смотри!
— Где? — Билл подскочил и припал к окну. — Не вижу!
— Черт, я тоже… — произнесла серьезно. — Меня так бесят все эти штампы.
Он сконфуженно улыбнулся.
— Меня тоже. Ты давно водишь машину?
— Второй год.
— Сама купила?
— Нет, что ты! Я столько не зарабатываю. Друг подарил. Мы встречались… Он много мне дорогих подарков делал…
— Ты содержанка? — не то спросил, не то констатировал факт Билл.
Гнев родился где-то в кончиках пальцев на ногах и, стремительно поднимаясь вверх, подобно огненной лаве, вырвался наружу, снеся все на своем пути. Я с силой надавила на тормоз, вложив в движение ногой всю свою ярость. Если бы не ремень безопасности, то Билл вылетел бы через лобовое стекло. Ремень впился в грудь, откидывая его обратно. У меня в сознании происходило извержение. Меня трясло от гнева. Я закрыла глаза и, положив голову на руль, процедила:
— Саша был моим парнем семь месяцев. Мы жили душа в душу. Он был частью меня, моим дополнением, моей любовью, душой, счастьем. Я засыпала с его именем на устах. Я просыпалась и вместо «Доброе утро» говорила: «Как я по тебе соскучилась». Я ревела, когда не видела его больше оговоренного количества часов, я не находила себе места. Мне хотелось быть его тенью, чтобы следовать за ним везде и всюду. Хотелось быть его сердцем, чтобы трепетать в его душе. Хотелось быть его мозгом, чтобы всегда знать, о чем он думает…
Воспоминания яркими картинками вспыхивали где-то в районе лба, похоже, именно там находится третий глаз — глаз, позволяющий видеть прошлое. Вот Сашка приходит совсем поздно ночью. Его кожа пахнет морозом, на волосах тают снежинки. Целует меня в нос. Чувствую аромат лилий. Открываю глаза — огромные красные пахучие колокольчики лежат около подушки. И сладко пахнут на всю комнату. Ледяные руки скользят под одеяло, я вскрикиваю и ёжусь от прикосновений к горячей коже. Вижу, как он доволен собой, — только что я открыла глаза и увидела небесно-голубой Rav4. К ручке привязан красный бантик. Прыгаю ему на шею с воплем, наши губы впиваются друг в друга. Вижу, как он нервничает и отводит взгляд… На рубашке след от красной помады, свежий запах D&G Light Blue. Я люблю сладкий… Становится страшно… Мое будущее, такое светлое, такое надежное, рушится. Города взрываются. Замки гибнут в руинах. Мечты лопаются… Не знаю, как себя вести. То становлюсь мягкой и ласковой — его это раздражает. Закатываю сцены и устраиваю истерики — его это бесит. Хочу быть с ним чаще — он с головой уходит в работу. Пытаюсь оторваться с друзьями — ему все равно. А потом…
— А потом ты понимаешь, что что-то происходит в ваших отношениях, да? Какие-то маленькие перемены?.. — тихо-тихо и очень осторожно, словно боясь нарушить тонкую пленку воспоминаний.
— Да, сначала он перестал меня целовать перед уходом. Потом стал больше времени проводить с друзьями.
— Ты старалась что-то сделать, как-то исправить ситуацию? И все было бесполезно, так?
— Он все дальше и дальше. И тогда я решила, что нам надо поговорить…
— …потому что так жить невозможно?
— Пригласила его в клуб…
— И он сказал, что между вами все кончено?
— Нет. Мы только пришли туда, сделали заказ, и налетел ОМОН. Началась перестрелка. Саша умер по дороге в больницу.
Я никогда не забуду тот вечер. Он вскрикнул и повернулся ко мне. На белой рубашке расплывалось маленькое красное пятнышко. Как-то странно пахло паленым мясом. У меня не было истерики. Я не кричала. Не рыдала. Подошла к нему и протянула руку. Он повалился на меня, смяв под собой, — тяжелый взрослый мужчина, которого не удержит молоденькая девятнадцатилетняя девочка. Тяжело дышит. Глаза подозрительно блестят. Смотрит на меня с удивлением. Изо рта стекает красная вязкая струйка, похожая на гранатовый соус. Я так люблю мясо с терпким, ужасно кислым гранатовым соусом «Наршараб»… С тех пор я никогда не покупала гранатовый соус…
— Что он сказал тебе?
— Что все это было ошибкой…
Тонкие пальцы впились в мое плечо. Откуда-то пришло понимание, что он, как и я, не умеет выражать сочувствие словами, лишь вот такой поддерживающий жест. Жест, более важный, чем тысячи слов. Словно говорит: я здесь, я рядом, ты можешь на меня рассчитывать. Короткое и тихое:
— Прости…
Мы стояли посреди Кутузовского проспекта. Мимо проносились машины. В салоне тикала аварийка. Кроме этого неприятного звука, ничто не нарушало тишины.
Билл провел рукой по спине. Ладонь теплая и влажная.
— Знаешь, я иногда думаю, что хорошо, когда любимые люди умирают. Это очень больно и тяжело. Но так человек остается в твоей памяти хорошим, он не перестает быть для тебя близким, не причиняет больше боль… — произнес он глухо.
— Если бы он ушел, я бы пожелала ему счастья. Лишь бы он жил.
— Но ты бы страдала еще больше, зная, что он счастлив с другой.
— Это была бы моя боль… Надо же, какой ты эгоист! Хотя, о чем это я? — зло рассмеялась. — Кто бы понимал что-то в боли! Вокруг тебя полно девок, которые по мановению твоего наманикюренного ноготка готовы пойти на любые унижения, лишь бы удостоиться холодного взгляда. Уверена, у Люцифера договорной отдел работает без выходных и перерывов на обед, заключая контракты на передачу душ в обмен на ночь с тобой. Каждую ночь новая телка. А то и не одна. Или тебя больше пацаны вдохновляют?
Я моментально пожалела о сказанном. Сама испугалась. Билл отдернул руку как с жаровни. Гордо вздернул нос и расправил плечи, окатив меня таким презрительным взглядом, что мне стало невыносимо стыдно.
— Извини, я что-то не то ляпнула… Я… просто…
— Я привык.
Какая обреченность в голосе, сколько одиночества и какая внутренняя сила всего в двух словах: «Я привык»…
Надо срочно спасать ситуацию!
Отъехала к обочине, чтобы не мешать все еще интенсивному движению, и протянула ему руку, мягко улыбнувшись:
— Билл, мы оба были не правы. И не отрицай этого. Оба наговорили друг другу гадостей, сделали друг другу больно, но при этом мы оба не хотели никого обидеть. Давай мириться?
Секунда. Две. Три. Четыре. Пять. Ноль эмоций. Кисть начинает затекать. На лице залипла улыбка. Чувствую себя дурой.
— Ээээй, — тяну сладко. — Биииилл. Биля…
Он хмурится. Сложил руки на груди. Закрылся от меня.
Восемь. Девять. Десять. Черт! Я упрямая. Я очень упрямая.
Тринадцать. Четырнадцать… Подумаешь, маленького обидели! Как меня содержанкой называть — так это можно! А как самому поддых получать, так мы губки тут же поджимаем и оскорбленную невинность из себя корчим. Пошел к черту!
Резко бью по газам. «Равик» с визгом срывается с места. Гудит, набирая скорость. Билл испуганно смотрит на меня. Сильно выворачиваю руль. Машину заносит. Две сплошных. Твою мать, только в аварию не хватает попасть! Вылетаю на встречную полосу и разворачиваю «Тойоту». Менты без разговоров вздернут на ближайшем столбе за такие маневры!
— Подожди! Подожди! — кричит парень. — Я… Черт! Я просто пошутил! Дерьмо! Я просто пошутил! Не надо в гостиницу! Ты же обещала мне показать город! Пожалуйста! Я не сержусь на тебя! Правда! Прости меня! Я вел себя, как дурак!
Меня трясет от гнева. Чертов мальчишка! Я ему кто, чтобы передо мной комедии разыгрывать?!
— Мария… — с мольбой.
Леший с тобой, немецкий идиот! Сбавляю скорость. Только теперь придется ехать в объезд, если я не хочу остаться без прав. Какую же свинью подложил Том, спихнув на мои хрупкие плечики своего ненормального братца!
— Слева от тебя Парк Победы, названный так в честь победы русского народа над фашистскими захватчиками, — бросаю недовольно. — Вон то справа — Триумфальная арка. Это памятник в честь победы русского народа над французами в 1812 году. Ты историю-то знаешь?
— А то, — он довольно улыбнулся и развалился на сиденье. Включил радио. Ну почему я отказалась от Тома?
Минут через десять, когда блеск золотых огней Кутузовки сменился темнотой и колдобинами переулков, я смогла справиться с раздражением. Билл что-то напевал, и даже иногда размахивал руками, периодически стараясь как-то нелепо меня рассмешить. Временами это у него даже получалось. Но было видно, что на самом деле он по прежнему напряжен.
— Билл, как твоя девушка реагирует на твои разъезды? Сильно ревнует? — решила поддержать разговор.
— У меня нет подруги, — он стал серьезным.
— Врешь!
— Правда. Ты когда рассказывала о своем друге, я очень четко представлял себе все происходящее. Как про меня говорила. Я встречался с девушкой, вроде бы в наших отношениях было все хорошо. А потом со мной случилось то же самое, что с тобой. В какой-то момент между нами пролегла пропасть. И я так и не понял, кто был виноват.
— Что ты ей сказал?
— Написал смс, что все это было ошибкой.
— Отправил?
— По-моему нет. А может да. Два года прошло…
— Она ответила?
— Нет. Я был занят работой. Гастроли... Тур… Она приходила к нашей маме… Я так и не понял зачем.
— А я полтора года уже одна. Сначала это меня угнетало, а теперь чувствую себя вольной птицей. Никому ничем не обязана. Куда хочу — туда лечу. Хотя иногда хочется прийти домой, и чтобы тебе были рады.
— Эх, я тоже мечтаю о свободе. Хочу быть вольной птицей. Что хочу, то и делаю. Ты живешь одна?
— Да. Родители несколько лет назад эмигрировали в Канаду. Они у меня в дипмиссии работали. Я с ними по миру намоталась в детстве, иногда казалось, родной язык забуду. Два года в Германии в Берлине жили, там я выучила немецкий. У папы шиза была — он всегда меня в национальные школы отдавал, не при посольствах, а в ближайшую родную. Так я и приноровилась к языкам. Здесь, в Москве, училась в спецшколе с углубленным изучением английского. Потом еще год во Франции жили. Я по-французски могу худо-бедно изъясняться. Полтора года в Лондоне. После школы поступила в московский институт иностранных языков. А там еще добавился немецкий. Так что английский и немецкий мне так же близки, как русский. А сейчас по работе часто езжу в Венесуэлу и Испанию. Так я выучила испанский. Он простой. Гораздо проще немецкого.
— Круто! А я вот так и не смог выучить толком ни одного языка. Английским занимаюсь, вроде как международный язык… Но… — он недовольно перекосился.
Я рассмеялась.
— Тут не нужен талант. Тут нужна система. Языки похожи. У них одинаковые корни в большинстве своем. Все просто.
— Вот еще, буду я голову себе этим занимать. Мне б тексты не забыть на выступлении — вот это проблема, а с миром и через переводчика можно общаться. Пару фраз для концертов выучу и хватит. Девчонкам нравится и мне не трудно.
— Ленивый ты.
— Да, — самодовольная улыбка. — И не скрываю этого.

Первое, что я сделала, — это, под удивленные взгляды курящих на крылечке ментов, выкинула сапоги за пятьсот евро (увы, сломанный каблук в принципе можно починить, но я совершенно точно не буду их больше носить из-за следов крови). Между прочим, это были мои любимые сапоги на удобной колодке, купленные в Милане всего три месяца назад. Н-да, Полиночка, подкинула ты мне работку, сплошные траты и нервы. Я мужественно вздернула нос и гордо прошествовала к калитке. Ничего, что босая, утешала я себя за нелепый вид, это в некотором роде даже пикантно. Ступни неприятно холодило и кололо. Надо побыстрее добраться до мотоцикла и ехать домой, по дороге закинув нашего принца в апартаменты в отеле. Вон, как шустро улепетывает, хоть бы оглянулся, ищи его потом по темным подворотням с собаками. Не дай Бог, хулиганье привяжется, придется в ментуру возвращаться, вот смеху-то будет. Разгуляев не простит нам того пошлого автографа, где парень отборным немецким матом смешал его с отходами жизнедеятельности человека. Билл, конечно, погорячился, но его тоже можно понять. Лично я была бы сильно сердита, если бы меня пыталось изнасиловать несколько урок. Или... Я остановилась как вкопанная, с ужасом глядя вслед удаляющемуся силуэту. Нет! Менты же не совсем больные, чтобы наживать себе такие проблемы! У Билла в документах четко написано — несовершеннолетний, гражданин Германии. Они должны были понимать, каким боком это выйдет! Мне стало страшно. Я вдруг вспомнила, что около камеры никого не было и его не кому было защитить. Вспомнила, то страшное зрелище из потных вонючих тел, синих от татуировок рук и ног. Перед глазами четко встали упущенные детали картинки: я с разбега врезаюсь в толпу, по инерции толкая какого-то полуголого мужика, он слетает с подмятого Билла, который в свою очередь затравленным зверьком отползает в угол... натягивая джинсы. Голова закружилась. Я, не в силах сделать больше ни шагу, хлопнулась на бордюр и сжалась в комок. Погуляла, мать твою?! Показала город?! Развлеклись?! Как ты могла подвергнуть его такой опасности? Как ты смела?! Идиотка! Гребаная идиотка! Вечно тебя на подвиги тянет, вечно приключения находишь на свою дурную голову!
Билл, опустившись на колени, оторвал мои ладони от лица и заглянул в глаза:
— Ты чего? — ласково произнес он. — Я иду, с тобой разговариваю, поворачиваюсь — тебя нет. Со мной чуть удар не случился, думал — пропала! Куда бежать? Кому звонить? А ты здесь сидишь... Ты плачешь что ли? Не надо. Все уже кончилось. Этот кошмар завтра забудется, ногти новые отрастут. Лучше прежних.
— Я так виновата перед тобой, — всхлипнула я и ткнулась лбом в его плечо.
— Ты? — Он усмехнулся, обнял, потрепал волосы на затылке. Потом отодвинулся, взял за подбородок, пристально посмотрел в глаза и мягко, но настойчиво спросил: — Они ничего тебе не сделали?
Интересно, что он хотел сейчас услышать? Даже если бы сделали, неужели Билл думает, что я ему об этом скажу.
— Думаю, что скажешь, — словно прочитав мои мысли, отозвался парень, продолжая прожигать взглядом дыры в моем разуме.
— Нет. Я из касты неприкосновенных. Меня трогать — себе дороже.
— Точно? — настаивал он.
— Да.
Он облегченно вздохнул. Губы коснулись кончиков пальцев, каждого поломанного ноготка по очереди. Меня страшно трясло. Это все последствия сильнейшего стресса. Сначала ты впадаешь в какой-то ступор, потом на тебя обрушивается нездоровое веселье, а затем начинается отходняк, очень сильно похожий на истерику. Неожиданно его глаза потемнели. Он до боли сжал кисти, опустил голову мне на колени, сгорбившись так, что стало страшно за его позвоночник. Я растерялась, когда заметила, что плечи дрожат. Интуитивно склонилась над ним, спрятав от всех. Так мы и сидели несколько минут, приходя в себя. Билл дрожал, а я беззвучно плакала, роняя слезы на его футболку.
— Ты ведь меня больше не оставишь, да? — очень глухо, глаза болезненно блестят, руки сжимают мои запястья до синевы.
— Я всегда буду рядом с тобой, — шепотом, как клятва.
Мы всматривались в лица друг друга, будто увиделись впервые. Где-то на самых горизонтах сознания мелькнуло, что сейчас случилось чудо — я вижу то, что никто и никогда не видел (ну может быть только Том) — передо мной на коленях сидел не мегастар, а обычный мальчишка. Самый что ни на есть обыкновенный, из крови и плоти, с какими-то своими страхами и проблемами. Словно маска спала навсегда. Словно я допущена в святая святых — его внутренний мир, его душу. И больше не увижу того человека, который периодически так сильно меня бесил. Будет Билл. Тот самый Билл — искорка, маленькая искренняя искорка.
Он сел рядом на бордюр, и мы еще сидели бок о бок в тишине несколько минут. Я чувствовала, как прошла его дрожь, то есть он наконец-то смог немного успокоится. Но я каким-то внутренним чутьем понимала, что не стоит сейчас говорить, не стоит ничего спрашивать и уже тем более не надо ему ничего рассказывать. Да мне и не хотелось. Мы оба устали. Оба перенервничали. Оба подавлены и раздавлены произошедшим. Надо прийти в себя, всего лишь собрать в кучку растерзанные нервы и хоть как-то реанимировать настроение…
— Я хочу извиниться, — тихо и очень неуверенно начал он. — Я обманул тебя.
— Это все-таки твоя наркота? — проворчала я, осознавая, как глупо выглядела перед капитаном, пытаясь доказать, что героин подкинули. Благими намереньями…
Он грустно усмехнулся и покачал головой:
— Я обманул, когда сказал, что бросил бы тебя в тюрьме. Я бы сделал все возможное, чтобы ты туда не попала.
Я удивленно подняла брови и скептически скривилась, начала врать:
— Глупости. Я в тебе уверена, ты не подлец.
— Н-да? А по твоему лицу так нельзя было сказать в тот момент. На нем большими буквами было написано: «Черт меня дернул потащиться в ночь с этим мерзавцем! Выйдем отсюда, отвезу его в гостиницу и чао!»
Я ошарашено уставилась на парня:
— Но ведь именно так я и подумала!
— Вот что бы ты так больше не думала, я и довожу до твоего сведенья — Билл Каулитц своих друзей в беде не бросает. Понятно?
Я скривилась так, словно мне в рот засунули одновременно сразу два незрелых лимона, даже передернулась вся.
— Вот только давай без этого дешевого пафоса. Ненавижу, когда люди так говорят, от этих слов смердит ложью за тысячу верст. Дрянь какая…
Он обидчиво отвернулся.
— Нет, и нечего обижаться. Я серьезно. Звучит ужасно мерзко. Как в дурацком бразильском сериале. Пошлость такая!
— Я тебе не врал.
— Ладно, там видно будет. Билл… можно один вопрос?
— Смотря о чем?
— Нууу… я… ээээ…. мммм… это… как бы… так… — промычала я, потупившись.
— Спрашивай, — улыбнулся он. — Не бойся.
— Ээээ… там… мммм… в камере… это… как его…
Мои руки были подобны рукам индийской танцовщицы — те же замысловатые кривляния пальцами, которые пытаются сквозь закрученные фигуры передать смысл бессвязных звуков. Он несколько секунд пристально вглядывался в глаза, видимо, пытаясь понять, что я все-таки хочу сказать, а потом отозвался:
— Если честно, то за пару секунд до твоего весьма эффектного появления, я мысленно успел попрощаться с девственностью. К счастью, только мысленно.
— Точно? — настороженно спросила я.
— Точно. За это тебе отдельное спасибо. Меня несколько раз ударили в живот, и когда я больше не мог сопротивляться, завалили толпой… — Билл сморщился и замолчал.
— Два раза… — ошарашено пробормотала я.
— Что «два раза»?
— Ударили два раза… Первый раз был очень сильным — у меня лопнула чашка, а второй раз парализующий — я чуть не упала в коридоре от этого удара… Я на самом деле физически чувствовала все, что происходило с тобой в камере…
Он опять тяжело посмотрел черными в ночи глазищами, словно пытаясь проникнуть в сознание, и твердым утверждающим тоном произнес:
— Ты просто перенервничала. Куда дальше?
Я огляделась. Какой-то странный район. Даже фонарей нет. Темень, общественные, обшарпанные страшные производственные здания. И никого кругом. Ни одного светлого пятна, кроме ментовского отделения.
— Туда, прямо! — махнула я рукой, словно Ленин, указывая путь в ближайшую черную подворотню. Какая разница, куда идти. Москва — город маленький, в любом случае выберешься к свету.
Мы, не спеша, зашагали по разбитому асфальту. Все хорошо, кроме одного: ветер поднимается и воздух тяжелый. Небо постепенно затягивается свинцовыми в лунном свете тучами. Кажется, гроза собирается. Надо добраться до дома быстрее, чем ливень доберется до нас.
Билл тоже задрал голову, хмуро рассматривая ползущую тучу. Внезапно в небе сверкнула молния. Он хмыкнул:
— Зарница… Красиво… Как думаешь, сколько у нас времени?
— Не знаю. Но идти надо быстро. Я отвезу тебя в гостиницу. Нагулялся, небось, на всю оставшуюся жизнь?
— Ты хочешь от меня избавиться? Я надоел тебе?
— Нет, что ты! Сегодня твоя ночь, как скажешь, так и будет. Точнее остатки ночи.
— Тогда давай закажем такси и поедем за мотоциклом. У вас евро принимают?
Он полез в портмоне и застыл. Судя по его удивленно-разочарованным глазам, деньги у нас прихватизировали.
— Много там было?
— Четыреста евро. И мелочь.
— Нет, возвращаться мы не будем. Погоди, у меня еще должны остаться деньги!
Я достала кошелек. Он оказался пуст. Я почему-то даже не удивилась.
— Много там было? — улыбнулся парень.
— Восемь тысяч рублей. И мелочь. Примерно двести тридцать евро.
— Может все-таки вернемся?
Я мрачно оглянулась:
— Пусть себе на белые тапочки оставят. Стервятники!
— Терпеть не могу ходить пешком.
— Можно поймать такси, а оплатить по факту доставки домой. Но дома остались деньги из серии «НЗ» — неприкосновенный запас, только до зарплаты, если ужаться.
— Нет, тебя мы грабить не будем. А то нас кормят, а ты и так тощая, чтобы еще голодать. Черт, и я выгреб все карманные деньги.
— Как-то скромно вам не карманные расходы дают, — усмехнулась я.
— Скажи спасибо, что вообще дают. Мы на полном обеспечении. А на мелочевку этих средств вполне хватает. У Тома должны быть деньги. Если он их все не спустил на девчонок.
— Ого! У Тома хватает времени общаться с девчонками? Интересно, где и когда?
— Поверь, Тому не важно где и когда, были бы девчонки.
— Он ведь не бабник. Закомплексован, зажат, но не бабник. Что-то я сомневаюсь насчет большого количества девчонок.
— Ты только Тому об этом не говори, а то разрушишь его образ мегамачо.
— Я угадала его?
— Да. У нас у каждого в группе свой образ, который был тщательно продуман психологами и продюсерами, они просчитали все. Например, я — романтик. Нет, я на самом деле немного такой: в облаках витаю, иногда слишком сильно оторван от действительности, могу во время разговора ляпнуть что-то не то, вспыльчивый и капризный. Но это редко. А Том главный ловелас. Брату нравится эта игра. И он всячески поддерживает образ развязного, хамоватого мачо, хотя на самом деле он стеснительный и зачастую робкий. Густав — хозяин, домашний. Все домашние девочки должны пищать от него, и хотеть за него замуж, потому что он надежный и спокойный. А Георг мой антипод. У нас четко объяснено, кто и что говорит, кто и как себя ведет, расписаны все роли, даже кто на какие вопросы отвечает.
— Я в шоке, — только и смогла произнести. — То есть все ваши интервью, все это лажа и просчет психологов? В них нет ни грамма настоящего?
— Нельзя сказать, что все интервью… — смутился Билл. — Ты такая наивная.
— Я просто никогда не общалась со звездами так близко. Я не знаю вашей кухни.
— Понимаешь, иногда журналисты задают такие личные вопросы, что не знаешь, как ответить. И не потому, что не хочешь отвечать, а потому, что заранее знаешь, что они все переврут, выдернут слова из контекста, переиначат. Я сначала очень терялся, когда, откровенно отвечая на вопросы, потом читал какой-то бред. Иногда получалось так, что слова мои сохранены, но в них вложен совершенно другой смысл, акценты по-другому расставлены. Я даже первые полгода пытался какие-то опровержения давать, но выходило еще хуже. Поэтому со временем мы научились отвечать на вопрос так, что вроде бы сказано много, а смысла нет вообще.
— Особенно это удается Тому. Даже я со своим почти идеальным немецким, не понимаю иной раз, что за чушь он наболтал.
— Да, Том долго тренировался перед зеркалом, — усмехнулся парень ехидно. — К тому же журналисты печатают много поддельных интервью, которые мы никогда не давали. А сколько фотографий в сети! Сколько фотоподделок! Ты бы это видела! Самые грязные люди на свете — это журналисты и папарацци! Первые всегда врут, они готовы на все, лишь бы получить информацию, этакие шлюхи пера. Вторые — это стервятники, которые не оставляют нас в покое ни на минуту. Вот мы сейчас с тобой тут идем, но ты должна быть внутренне готова, что завтра во всех газетах могут быть напечатаны наши фотографии с грязными интимными подробностями.
— Во-первых, не все журналисты шлюхи. Не надо обобщать. Таким образом, ты оскорбляешь большое количество порядочных людей, которые честно делают свое дело. А во-вторых…
— Среди журналистов нет порядочных людей, — упрямо повторил Билл.
— Я таки настаиваю на этом, — не менее упрямо произнесла я. — Все зависит от внутренней сути человека. Среди журналистов очень много порядочных людей, но попадаются и моральные уроды. Такие люди есть везде, в любой профессии.
— Среди журналистов нет порядочных людей, — процедил он недовольно. — Я их ненавижу. Они все уроды. И папарацци в том числе. Ты только представь себе. Вот мы ездили с Томом отдыхать на Мальдивы в прошлом году. Остров маленький, тихий. Так и там достали. Я постоянно в напряжении был. Ни тебе на пляж выйти, ни искупаться, ни поесть, ни, простите, плавки переодеть. Только стакан ко рту поднесешь — пфых — и на первую полосу с трогательным репортажем, как братья Каулитц пьют водку и курят сигареты. А я потом маме полчаса доказывал, что да, сигаретами балуемся иногда, а водку в рот не брали, потому что по такой-то жаре только водку пить! Мы вообще как параноики стали — вошли в помещение, тут же плотно зашториваем все окна, чтобы никто подлезть не мог и ничего не наснимал лишнего. Веришь, я иногда спать боюсь ложиться. Мне мерещится, что из шкафа папарацци выскочит.
— Или поклонница? — хихикнула я.
— Ой, не надо о плохом.
— Что так? Ты же сам говорил…
— Мало ли, что я говорил. Ты видела, что они сегодня с Томом сделали? Вот скажи мне, зачем было драть его за волосы? Мы бы дали всем автографы. Если бы время позволило, пообщались бы, пофотографировались, а они налетели, Тома за дреды оттаскали, меня чуть с ног не сбили, Георга и Густава помяли. И только вам с Дэвидом чрезвычайно повезло. Зачем вся эта дикость, эти вопли, эти истерики? Зачем?
— Билл, ты пойми: вот вы видите друг друга постоянно, общаетесь, контактируете, для тебя каждый концерт — это рутина, одни и те же истерящие лица, одни и те же песни, слова, движения, всё одно и то же (это ты сам мне говорил). А для девочек каждый ваш приезд — это редкий праздник. Они готовятся к нему заранее, подарки, плакаты, что-то выдумывают, хотят вас как-то поразить, порадовать. И в итоге нервы сдают, эмоции из ушей, разум просто отказывается контролировать ситуацию. И когда они видят кумира, то теряют над собой всякий контроль.
— И что из этого? Надо драть Тома за волосы? — разозлился он. — Знаешь, что с нами однажды сделали в Мангейме? Мы приехали к гостинице, Георг и Густав ехали в первой машине, мы с Томом во второй. Так машины чуть не перевернули! Парни проскочили, а мы с братом застряли. Шофер ни туда, ни сюда деться не может. Решили с Томом выйти, как раз охрана подошла. Ну и что? Тома из машины выдернули, сначала на стену бросили, потом по капоту размазали, а пока его охранник сквозь толпу вел, так еще и за дреды оттаскали, футболку порвали. Одна как вцепилась ему в плечо… Меня тоже Саки не успел перехватить. Так к машине прижали, что, думал, спина сломается. Потом Саки меня из толпы на руках вытащил — я ноги не мог поставить на землю. Куртку порвали, волос клок выдрали. И все орут! Орут так, что уши отваливаются. Я стал бояться толпы. Для меня каждый выход из гостиницы — стресс. Я каждый раз с жизнью прощаюсь.
— А зачем вы из машины вышли? Сами виноваты, что вас потрепали. И, потом, подумаешь, их по капоту размазали. Меня неделю назад чуть не пристрелили в Колумбии — вот это был экстрим! Меня из страны на перекладных через Канаду вывозили и Амстердам с поддельными документами. Хм… На капот его кинули!
— В Колумбии? — округлил он глаза. — А что ты там делала?
— Мы с другом там репортаж готовили о старообрядцах. То есть о потомках русских староверов, которые, спасаясь от преследований царского правительства, расползлись по всему миру. Вот одно из таких поселений и находится в Колумбии.
— А ты кто по профессии?
Я открыла рот, чтобы ответить, и тут же прикусила язык. Трепло я тупое! Овца я безмозглая!
— Переводчик? Ты помогала переводить, да? — сам того не зная, подсказал Билл.
— Да… Переводчик… Родриго не очень хорошо говорит по-русски, и я ему помогала… — На самом деле Родриго, проживший в России 24 года, имеющий русскую маму, испанского папу, мексиканское гражданство и постоянное местожительство в престижнейшем районе Каракаса, говорил по-русски едва ли не лучше меня, по крайней мере матом он ругался первоклассно. — Он пишущий журналист, главный редактор очень известного журнала о приключениях. И он делал репортаж, а я помогала, переводила. Мы случайно наткнулись на плантации коки. Вау! Это настоящий рай для наркоманов! Смотрел фильм «Остров» с ДиКаприо? — Билл закивал. Глаза горят. Интересно, видимо. — Так вот — это было в сто раз круче! Ну, Родриго решил и тут сделать репортаж, так сказать, по ходу дела, не бросать же такой эксклюзив. А нас засекли. Мы ноги в руки и бегом. От одного убежали, двое других нас встретили. Как не пристрелили — не знаю до сих пор. Я глазами хлопаю, руками развожу, дуру из себя строю: «Руссо туристо — облико морале. Микаил Свердлофф… Ту-ту!» Тут и Родриго подсуетился. В общем, прыг мы в машину и ходу! Они в погоню! Это в кино смешно и интересно, а на деле я чуть от страха не умерла. Они ж стрелять начали! Родриго вот руку прострелили. Не знаю, как он от них ушел, я в это время пошло пряталась за сиденьем и молилась Богу. Но, когда через час после возвращения в гостиницу уже в городе он влетел в номер с выпученными глазами и воплем: «Сваливаем отсюда!», я поняла, что мы по уши в дерьме. Спецслужбы вывезли нас сначала в Мексику. Там отправили в Канаду. Из Канады Родриго вернулся в Венесуэлу. Меня услали в Амстердам. А оттуда уже в Москву прилетела. Родриго писал, что мы на что-то совсем крупное наткнулись. Вот они и занервничали. А ты «по капоту размазали…» Глупости и детские шалости! Поэтому ты все равно не прав! Большинство журналистов профессионалы своего дела.
— Нет, ну тут особый случай, — уважительно протянул Билл. — Таких меньшинство. Но в основном все журналисты продажные шлюхи, готовые ради денег на все. И не надо их защищать! Вот допустим, что ты обычный журналист. Представь себе это.
Я на секунду задумалась, подняв глазки к небу и сделав умный вид.
— Готово! — хищный взгляд. Именно так должна смотреть настоящая акула пера на свою жертву! Билл засмеялся.
— А теперь представь, что сейчас у тебя есть уникальная возможность сделать эксклюзивный репортаж, ну, допустим, на тему: «Вся подноготная Билла Каулитца».
Изобразила, что достаю ручку и блокнот, приготовилась «записывать».
— Готово! Билл, это вы разгромили ночной клуб в Москве? — я сунула ему под нос телефон, ставший на время «диктофоном».
— Нет, это не я.
— Отлично, так и запишем: «Да, я так много выпил, что не помню, как его разгромил!» Следующий вопрос. Билл, это ваши наркотики?
— Нет, это не я! — хохотал он.
— Значит пишем: «Нет, наркотики моего брата. Когда последний раз он ходил в моих штанах, то забыл их вынуть!» Билл, как вам понравилось в русской тюрьме?
— Великолепно! — согнувшись пополам и схватившись за живот, закатился парень.
— Отлично! «Русская тюрьма отстой. Там воооот такие клопы и воняет тухлой рыбой!»
— Почему рыбой воняет? — вытирая слезы, спросил он.
— Не знаю. Не могу ж я написать, что там воняет потом и мочой. У меня как никак приличное издание. Эх, сюда бы еще фоток попикантнее. Например… Ты на нарах в компании урок. И тебе колют какую-то синюшную тутаху на всю руку! Вот это был бы репортаж!
— Ты бы обогатилась!
— Сомневаюсь. Мое приличное издание просто не будет печатать эту фигню. А еще мне шеф накостыляет по шее за то, что я использовала непроверенную информацию и притащила такой непрофессиональный фотомонтаж. Но и это не самое страшное. Самое страшное заключается в том, что я перестану себя уважать после написания такого материала.
— Зато как это поднимет тираж твоей газеты! Компания обогатится за наш счет! — с иронией произнес он, но в голосе слышалось надменное раздражение. — Самоуважение тут не при чем. Деньги — это всё для таких, как ты.
Я обиженно вытаращилась на парня. Он суетливо добавил:
— Ну я имею ввиду для журналистов. Ты же не журналист. Мы же просто играем, да? — посмотрел взглядом нашкодившего ребенка, которому безумно стыдно. Пришлось простить.
— Билл, скажи, а каково это быть на вершине?
— Там страшно, холодно и безумно одиноко, — не задумываясь ни на мгновение, произнес парень совершенно серьезно. — Я хочу быть свободным. Каково это быть свободной?
— Свободной… — хмыкнула я. — Это… Это страшно, холодно, пусто и безумно одиноко. Еще это ответственность.
— Почему?
— Потому что, когда ты любишь, ты теряешь свою свободу, стало быть, ты должен быть один и ни от кого не зависеть, а это натуральное одиночество. Там, где одиночество, там всегда страшно, холодно и пусто.
— А я не хочу ни от кого зависеть. Я хочу отвечать за свои дела и поступки.
— Отвечай. Билл, свобода — это состояние души. Можно сидеть в клетке, но быть внутренне свободным.
— О, мне это не грозит. Я связан контрактом по рукам и ногам. Мы все им связаны. Это хуже, чем клетка. Там через прутья хотя бы видно небо и есть шанс. У нас же даже неба не видно. К тому же за нами с Томом постоянно следит наблюдатель за соблюдениями прав несовершеннолетних из суда по делам семьи…
— Господи… Кто это?
— …без разрешения которого мы не имеем права сделать ни шагу. Даже наш контракт на визит в Москву был выверен органами юстиции, чтобы ни дай бог мы не перетрудились. Это такая штуковина в Германии, которая якобы отвечает за наши права. Но на самом деле я готов лезть на стену и жрать землю, лишь бы они от нас отвязались. Они нам дико мешают! Мы бы на год раньше начали выступать, если бы ни они: пока все документы подготовили, все проверки прошли… Мы с ними график выступлений согласовываем… Я не могу спокойно посидеть в баре и выпить бокал шампанского, чтобы потом на родителей не наехали. Однажды мы с ребятами и Дэвидом пошли в клуб, там стриптиз был. Так в прессе разразился страшный скандал, маму чуть родительских прав не лишили. Такое раздули! Теперь ты понимаешь, почему я не люблю журналистов и почему я мечтаю о свободе?
— Понимаю. Но ты тоже пойми — дело не в этом наблюдателе из суда. Исполнится тебе 18, и ты его еще добрым словом вспоминать будешь. Дело в другом. Пока ты приносишь своей компании доход, ты будешь… — я запнулась. На языке крутилось всего одно слово. И это слово ему совершенно не понравится.
— Кем я буду? — потребовал он договорить.
— …ты будешь… — я замялась.
Билл набычился.
— Говори!
— …ты будешь вольным продюсерским рабом. Не важно, сколько тебе лет — семнадцать или тридцать пять, — пока ты приносишь доход, ты будешь рабом контракта. Вы все.
— Я буду свободным, — с вызовом.
— Я в тебя верю, — на полном серьезе.
— Ты… Ты… — шипел он.
И я поняла, что безумно сильно обидела его.
— Я сказала тебе правду, — отозвалась спокойно. — Извини, если она тебе не понравилась.
Кау-младший недовольно засопел и зашагал вперед.
— Билл, — крикнула ему вслед. — Я тоже раба контракта. Только у меня свободы немного больше, чем у тебя, зато нет твоих возможностей.
Он резко обернулся и не менее стремительно вернулся ко мне. Подошел в самый притык и глянул сверху вниз. Поддался вперед, словно хотел что-то сказать, но внезапно передумал. Я стояла и смотрела на метания парня. Сильный порывистый ветер трепал его волосы. Они лезли в глаза и рот, закрывали лицо. Он их стряхивал недовольно, словно они мешали ему видеть совесть той, что сделала больно.
— Почему ты такая маленькая? — выдал удивленно. — Ты же выше была.
— Потому что вот уже полчаса я иду рядом с тобой босая. Мои сапоги пали смертью храбрых в битве за твою задницу.
Он расстроено вздохнул.
— Мой бог! И тут я должен!
— Не должен. Я наоборот мечтала выкинуть эти дурацкие сапоги, так что с твоей помощью их смерть стала не напрасной, — в очередной раз честно соврала я, стараясь не думать о том, с какой радостью совсем недавно таскала любимые сапожки и как их обожали мои ножки.
— Я понял… — буркнул хмуро. — Нам далеко еще?
— Не знаю… Я даже не знаю, где мы. Хорошо, если вообще в Москве.
Лицо Билла вытянулось. Он заозирался вокруг, словно ища кого-то, кто всенепременное ему поможет. Но кроме меня в обозримом пространстве никого не наблюдалось.
— Телефон?
— Там батарейка села еще в клубе. Мы с тобой без связи, без денег, босые и голодные.
— А скоро будем и мокрые. Знаешь, мне кажется, прогулка удалась. Я и не ожидал, что в Москве так весело по ночам. Том много потерял, что не пошел с нами. Одна полиция ваша чего стоит! Н-да… — его перекосило от неприятных воспоминаний. — Том мне не поверит!
— А ты ему всё рассказываешь?
— Всё-всё, — радостно заявил он. Зашибись! — Том мой самый близкий друг. Самый родной человек. Ближе него у меня никого нет.
Мне почему-то стало неприятно, обидно и… завидно.
— Счастливый… У тебя есть Том… — голос подвел, дрогнул.
Билл секунду смотрел на меня, а потом рывком обнял. Прижал к себе крепко-крепко. Подбородок уперся в мою макушку. Я не знала, как реагировать, и не поняла, что это за внезапный приступ нежности на него вдруг напал. Просто робко обняла в ответ. Вообще необычные ощущения — как будто мы стали ближе после этого происшествия в милиции, роднее… Но самое главное, мы начали общаться как добрые старые друзья, которые безумно соскучились друг по другу. Мне удивительно хорошо рядом с ним и спокойно. Странно… Непривычно…
Сверху начало капать. Мы подозрительно уставились на небо.
— Надо где-то спрятаться.
— Еще бы разобраться где… Черт! Я уже полчаса пытаюсь понять, что это за улица, но кроме номеров домов ничего не вижу! Промзона какая-то!
Капать стало интенсивнее. Первые капли — тяжелые, важные — кляксами разбивались об асфальт. Билл взял меня за руку, и мы бегом понеслись к огромному дереву метрах в ста от нас — не бог весть какое укрытие, но хоть немного спрятаться от начинающегося ливня.
Впрочем, могли и не бежать. К тому моменту, как мы прижались к корявому старому клену, лично я была мокрой насквозь. Кожаные вещи намокли, размокли и потяжелели, куртка неприятно давила на плечи. Выражение «льет как из ведра» мало подходило к тому, что творилось на улице. Казалось, что лило из мега-огромного шланга с мега-сильным напором в конкретно заданном районе. Стена из воды. Настоящая стена из воды!
Мы смеялись. Смотрели друг на друга и хохотали, как малые дети. Я скинула куртку. Билл наоборот застегнулся. Можно подумать, что это хоть сколь-нибудь ему поможет. Капли стекали по лицу, задерживались на кончике носа и он их, смешно щурясь, стряхивал. То и дело передергивал плечами, когда тонкие нервные струйки затекали за воротник. Волосы висели черно-белыми сосульками. Такой забавный.
— А Родриго этот… — сквозь улыбку начал Билл и заткнулся, не договорив. Глаза вот точно не улыбались, скорее сверлили…
Я пыталась понять, как ему лучше ответить. У меня не было привычки рассказывать мужчинам о своих кавалерах. Но раз уж вопрос задан, то ответ должен быть получен. Решила сказать правду.
— Родриго мой первый мужчина. Мы встречались с ним полгода, когда я училась на первом курсе Университета. Потом разошлись, он меня бросил. Я потом еще с год раны зализывала, мужчин боялась, казалось, что все похотливые уроды. Но на третьем курсе после какой-то знатной попойки мы решили, что вполне можем остаться друзьями. С тех пор мы дружим, Билл. Просто дружим. Очень тяжело иметь близкие отношения с человеком, который живет на другом конце света. Да и я в разъездах постоянно, тут московских-то друзей почти не вижу, не то что Родриго… — Мы, конечно, с Родриго во время моих редких наездов в Каракас не всегда «просто дружили», но Биллу об этом знать совершенно не обязательно.
— Это хорошо, — удовлетворенно протянул он.
Над головой протяжно громыхнуло, как будто взорвалось что-то. Это было настолько неожиданно, что я испуганно дернулась, вжав голову в плечи и зажмурив глаза. Билл обнял меня, закрывая от грохота, дождя и ветра, как-то сгреб всю в охапку и спрятал.
— Глупенькая, это всего лишь гром. Гроза… — прошептал на ухо.
Я подняла лицо вверх. И… Нет! Это сумасшествие… Сильнее прижалась к противной холодной куртке. Показалось. Да, мне показалось… В его взгляде не может быть нежности ко мне. Он слишком закрыт, слишком отгорожен от мира. Нежность и покровительство. Не ко мне! Не хочу это видеть! Не хочу! Не ко мне! Не может быть! Черт! Что ты делаешь? На меня так давно никто не смотрел. С похотью — да. С презрением, с ненавистью, с отвращением, с завистью — да. Да и вообще я сама по себе далеко не сахар, и скорее раздражаю окружающих своим откровенно дурным характером. Но с нежностью… Я еще ниже опустила голову, только лишь бы не видеть его глаз.
Он провел рукой по спине, успокаивая меня. Коснулся горячей влажной кожи поясницы. Ладонь замерла. Пальцы подрагивают, словно прислушиваются к ощущениям. Я сама вся напряглась.
Опять страшно громыхнуло над головой. Он еще крепче прижал меня к себе. Губы касались макушки.
— Смотри, ливень и луна! Какая яркая луна прямо над нами!
Вскинула голову вверх. Действительно, яркая огромная луна болталась где-то в районе забора и смешно нам улыбалась. Казалось, протяни руку, и она мячиком скатится к тебе в ладонь. И ливень сшивает тонкими нитями такие разные плоскости — землю и небо, соединяя несоединимое. Я заметила, что он не смотрит на луну, а разглядывает мое лицо. Секунда… Нижнюю губу накрыл мягкий поцелуй. Осторожный, невесомый, ласковый… Короткий, как мгновение. Я так растерялась, что даже не ответила. Так и смотрела на него испуганными большими глазёнками. Билл улыбнулся. Притянул мою голову к своей груди, уткнулся носом в волосы. И я зажмурилась от переполняющей душу нежности.

***
О том, что мы не вписываемся в поворот, я поняла слишком поздно. Билл нас вполне сносно довез почти до дома (мне, босой, было не удобно, пришлось уступить бразды правления мужчине), и осталось только вырулить на мою улицу — две минуты и мы на месте. Он поступил так же, как я поступала в детстве с велосипедом: когда до него дошло, что мы вылетаем за пределы дороги, он просто-напросто завалил мотоцикл на бок, благо скорость была низкой. Всю левую сторону моего тела обжег мокрый асфальт. Я сгруппировалась, как смогла, но это мало помогло. Мир несколько раз перевернулся, и мой затылок с кошмарным треском встретился с бордюрным камнем. «Пораскинуть мозгами» — вспыхнуло белым. И наступила полная темнота…

Удивительное ощущение полета. Невесомое тело взмывает вверх, преодолевая легкое сопротивление ветра. Руки-крылья раскинуты в сторону и без труда ловят поток воздуха. Я еще не умею маневрировать, лишь пытаюсь удержать тело. Несусь к зефиру облаков. Туда, где прячется солнце-леденец. Страха нет. Любопытство пропитало каждую клеточку организма. Мне интересно, смогу ли я достичь солнца, смогу ли вкусить сладость его лучей, прикоснуться к великой тайне. Я еще не знаю, что это за тайна. Тайна… Именно так, с большой буквы Т. Тайна… Она уже согревает мою душу, тревожит сердце. Я не знаю, как называется это состояние. Мне кажется, что еще никогда, да-да, никогда в жизни я не испытывала ничего похожего на это состояние.
Тебе нравится летать?
Не знаю. Со мной такое впервые.
Страшно?
Я верю в твою поддержку.
Твоя жизнь в моих руках?
Не только.
И ты не побоишься отдать мне всё?
Ты ведь не причинишь мне зла.
Я дал тебе крылья. Разве я могу сделать тебе больно?

На лицо упало несколько тяжелых капель. Меня кто-то резко дернул вверх. Ощущение полета пропало. Стало больно и тяжело.
— Ты плачешь? — неожиданно спросил мой рот у темно-серого медузообразного пятна, постепенно превращающегося в Билла.
Парень вздрогнул, словно его поймали за занятием, которое он бы не хотел афишировать, торопливо вытерся рукавом и нервно произнес:
— Вот еще! Чего ради?
Спасибо, что не бросил мое обмякшее тело наземь со страху. Я слабо улыбнулась:
— Плачешь. Я же вижу.
Он помог мне сесть, продолжая поддерживать под спину. Я медленно и аккуратно проверила шею, руки и ноги на наличие повреждений. Сделала глубокий вдох — ребра, кажется, тоже целы. В принципе жжет только бок, на котором я проехала по асфальту. Все остальное вроде бы отделалось легким испугом, не считая затылка с огромной шишкой. Какое счастье, что скорость была низкой, а на мне была защита и шлем! Многострадальные бриджи и крутку можно выкинуть. Черт! Этот парень раздевает меня с маниакальным упрямством. Сначала из-за него я сломала каблук и осталась босой. Теперь из-за него же в хлам убиты кожаные штаны и куртка. Про мотоцикл думать не хотелось. Все-таки мужчины — это излишне дорогое удовольствие. Билл наблюдал за мной, не произнося ни слова.
— С тобой-то все хорошо? — поинтересовалась я чисто из вежливости. И так было видно, что с ним все тип-топ. Он кивнул. — Что с мотоциклом?
— Мне не до него было. Я думал, что ты разбилась насмерть.
Я потерла глаза, потянулась. Нет, тело цело. Кожа вот на бедре содрана. Локоть, кажется, не болит. Ничего серьезного.
— Да брось ты! Подумаешь, навернулись. Бывает. Мне такой классный сон снился. Как будто я лечу к солнцу. Вот-вот его достигну. И какой-то голос… на твой похожий… такой же мягкий и сексуально-вкрадчивый.
Я заметила, что Билл напрягся, нахмурился.
— И что тебе говорил голос? — подозрительно прищурившись, спросил он.
— Не помню, — отмахнулась я. Так я тебе все и рассказала! Держи карман шире. Это моя маленькая тайна, о чем мы с тобой разговаривали на небесах. — Посмотри мотоцикл.
С таким же успехом я могла попросить Билла его починить. Он подошел к мотоциклу, склонился над ним, а потом сообщил, что разбита фара. Исчерпывающая информация.
Но вот вновь завести мотоцикл я не смогла. Точнее не то, чтобы не смогла завести, я не смогла себя заставить сесть за руль. Билл тоже стоял в сторонке, и по решительному виду парня я поняла, что место пассажира его привлекает больше, чем водителя. Мы откатили «Хонду» в ближайшие кусты и отправились домой пешком — надо пройти сквозь Парк Победы, пересечь шоссе, а там и до дома рукой подать. Попрошу дядю Колю, чтобы он вызвал техпомощь и отправил мой любимый мотик в ремонт… Господи, кончится, когда-нибудь эта ночь или нет? Такое чувство, что время застыло. Столько приключений втиснуто всего в несколько часов, голова кругом, дух уже даже не захватывает, а апатично махает рукой: аааа, опять что-то случилось, ну и что на этот раз? Со мной такое иногда случалось в офисе — переделаешь кучу работы, устанешь как буйвол, на часы глядь, а там еще до обеда как до Китая из Парижа пешком! Поэтому и предпочитала мягкому креслу и большому столу с красивой настольной лампой, грязь дорог других стран. Вот только остановившееся время этой ночи меня несказанно радовало. Я вдруг осознала, что не хочу, чтобы она заканчивалась.
Сверху опять начало что-то накрапывать. Не так сильно и страстно, как полчаса назад, но все же. Билл втянул воздух полной грудью и восторженно окинул царственным взором открывшуюся панораму Парка Победы с его неповторимыми рядами фонтанов с красной подсветкой, отчего казалось, что это не фонтаны, а какие-то фантастические флаги.
— Если смотреть сверху, то можно увидеть, что в центре находится музей боевой славы (вон, видишь, такое полукруглое здание впереди?), а от него лучами отходят аллеи, каждая из которых посвящена… посвящена… Черт, забыла как называется! Ну в общем вон там стоят танки, вон там морская тематика, а вон там аллея влюбленных, по которой проезжают новобрачные. По традиции надо возложить цветы к Вечному огню или стеле, чтобы почтить память предков. Идем, надеюсь, что к нам тут никто не пристанет.
Билл отстраненно кивнул и понесся вперед… периодически подпрыгивая и кружась. Я наблюдала за ним с некоторой долей опасения — вдруг падение с мотоцикла плохо отразилось на его психическом здоровье и он мне тут с ума сошел. А что? Он тоже ударился, не так сильно, как я, но тем не менее. Билл подурачился немного и сияющий вернулся ко мне.
— Мария, это самая чудесная ночь за последние несколько лет моей жизни, — начал он неожиданно серьезно, положив руки мне на плечи. — Я хочу что-нибудь сделать для тебя. Наверняка у тебя есть какое-нибудь желание, которое я мог бы исполнить. Ну там с работой помочь, я не знаю… Еще что-нибудь… У меня все чего-нибудь просят. Ты не стесняйся. Я все сделаю для тебя. Хочешь, я дам тебе денег? Или куплю что-нибудь? Не стесняйся, проси. Я знаю, что просто так ничего не бывает. Что ты хочешь? Я дам тебе это.
Я обалдела. Фея, твою мать! Видали? Он все сделает! Ха! Мне глаза его не нравились. В них не было ни нежности, ни умиротворения, лишь холодный блеск, вызов непонятно кому. Решение родилось сразу же. Что ж, давай поиграем в бога и тварь дрожащую. Только мы сейчас посмотрим кто из нас кто.
— Да, Билл, ты прав, — сказала я тихо, опуская глаза, словно стыдясь сама себя и своих желаний. — У меня на самом деле была к тебе просьба… И я решила, что вот в такой неформальной обстановке можно надеяться на ее исполнение… — я гордо вскинула голову и наткнулась на победный взгляд парня. Опять та маска, что меня бесила весь день и полночи, — циничный, холодный взгляд, губы кривятся, выражение лица — я бог и не волнует. Он знал, что я попрошу, он ждал этого. От него всем и всегда что-то надо. И я не стала исключением. Его всегда все используют. И я такая же, как они. — Сними кеды.
Еле удержалась, чтобы не заржать! Он растерялся. И не просто растерялся. Моя просьба пробила брешь в его разуме, он потерялся в ней, заблудился. Он даже не понял значения услышанного.
— Что? — Билл наклонился поближе, словно от громкости моего голоса зависел смысл фразы.
— Сними кеды, — четко разделяя каждое слово, повторила я.
— За… За… Зачем? — недоуменно пробормотал он. Куда король-королевич-то делся, а, мальчик?
— Я хочу побегать с тобой босиком по лужам, — без капли улыбки.
— То есть? — продолжал тупить Билл.
— Что ты не понимаешь? Я хочу, чтобы ты, Билл Каулитц, сейчас снял кеды, закатал джинсы и босиком прошелся со мной по траве, по лужам, по асфальту. Я хочу, чтобы мы хулиганили, вот так, — я со всей силы топнула по луже, в которой стояла, окатив его теплой водой. Лицо непроницаемое, словно я требую вернуть миллион евро, которые он взял до зарплаты в прошлом месяце. — Ты же спрашивал про мое желание. Ты обещал, что исполнишь его. Исполняй.
— Но…
— Исполняй мое желание, — жестко, на грани ультиматума.
Билл послушно присел и принялся развязывать шнурки и закатывать штанины. Я с улыбкой наблюдала за его нервными действиями. Мальчишка, глупый тщеславный мальчишка. Ума совсем нет. Сплошные комплексы. Он связал концы шнурков и повесил кеды на шею. Лицо довольное, светится. Взгляд игривый, хулиганский.
— Вот так? — и он топнул по той же луже.
— Вот так, — подтвердила я, вновь поднимая мириады капель в воздух.
Мы носились по дорожкам. Мы топали по глубоким ручьям, что образовались после ливня, брызгались. Мы смахивали с гранитных плит лужицы в лица друг друга. Если наши импровизированные салки заводили нас на траву, к деревьям, то Билл подпрыгивал и дергал за ветки. И меня окатывало водой с листвы. Мы дурачились. Пихались и толкались. Мы истерично хохотали. Дождь усиливался. Уже не ливень, но тоже стремительный, краткосрочный. Было бы солнце, я бы сказала, что он грибной. И вообще над нашими головами сейчас обязательно должна быть радуга. И никак иначе! Я так хочу! Радуга!
— Свобода!!! — орал Билл на всю округу, раскинув руки в стороны, задрав лицо к небу и кружась. — Сво-бо-да!!! Я свободен! Сво-бо-ден!!!
Я смотрела на него и улыбалась.
«Я счастлива, — родилось в сознании. — Я нереально счастлива».
Сама себе не верила. Я давным-давно забыла это чувство. Вычеркнула его, уничтожила, жила как живется. И вот сейчас я счастлива просто от того, что вон тот немецкий мальчишка орал как потерпевший о своей свободе. Я счастлива от того, что кто-то другой счастлив.
— Билл, вон там лесенка, — указала в сторону. — Мы тут навернемся.
Мы стояли на крутом пригорке. Прямо перед нами внизу ртутью блестела аллея, а по бокам метрах в тридцати с каждой стороны две лестницы.
— Не хочу по лесенке, хочу по траве! — капризно поджал губы и потянул меня за собой.
— Мы не спустимся, слишком круто.
— Спустимся! Держись за ме…
Билл вскрикнул и, поскользнувшись босыми ногами на мокрой траве, плюхнулся на задницу, уронив меня следом. Только в отличие от него, я упала лицом вниз, неловко выставив свободную руку вперед, и покатилась по склону. Кочки и неровности больно били по ребрам, перед глазами все вертелось, голова, казалось, сейчас оторвется. Черт бы побрал этого упрямого осла! Я застонала, когда в спину впилась мерзкая колючая ветка. Но через мгновение поняла, что это были цветочки, ягодки рухнули на меня сверху, полностью раздавив. Я сдавленно крякнула, перед глазами все поплыло. Билл ржал, уткнувшись носом мне в грудь, всхлипывал даже.
— Сколько ты весишь-то? — промычала я.
— Пятьдесят три.
— Блин, а такое чувство, что все пятьдесят четыре, — притворно захныкала.
— Ну может быть с курткой…
Серебристые крупные капли летели в лицо. Попадали в глаза, от чего пришлось их закрыть и просто слушать его счастливый смех. Я лежала и наслаждалась тяжестью его вздрагивающего тела. Вода забиралась под поясницу. Плечо ужасно саднило. Ноги давно заледенели и мало что чувствовали, но мне было так хорошо, что хотелось, как Билл, кричать об этом на весь мир.
Губ что-то коснулось. Аккуратно и осторожно, словно спрашивая разрешения. Дотронулось и чуть задержалось. Его губы — осенило уставшую головушку. Мой язык слегка лизнул его в ответ. Он всосал мою нижнюю губку и тихонечко прикусил ее. Пришлось проделать тоже самое с его верхней губой. По зубам прошелся требовательный язык, встретился с моим…
Каждый его поцелуй проливался на меня невозможной нежностью, разливался по телу удивительной теплотой, пропитывая разум негой. Мы просто целовались, пробуя друг друга на вкус. Его ладони обхватили мою голову, мои — покоятся на его пояснице. Никаких лишних движений. Никакой пошлости. Иногда он отрывался, чтобы посмотреть в мои глаза, смахнуть с лица прилипшие пряди или чуть потереться носом о нос, а потом опять припадал к губам, словно путник, мучающийся от жажды, смакующий малейшую каплю драгоценного напитка.
Еще один долгий поцелуй и он, рывком перевернувшись, развалился рядом на газоне.
— Знаешь, когда я устаю, то вот так ложусь в номере на пол, закрываю глаза и представляю, что надо мной небо, звезды, луна. Я стараюсь не думать о проблемах…
— И что, помогает?
— Да, это помогает прийти в себя. А вот сейчас я лежу, смотрю на небо, на звезды, на луну, и мне удивительно хорошо. И знаешь что?
— Что?
— Когда в следующий раз мне будет плохо, когда будет казаться, что всё против меня, что жизнь вот-вот закончится, и нет спасения, нет выхода, я подойду к окну и буду смотреть на звезды. Я скажу: «Звезда, звезда, помоги мне». Я вспомню тебя, и… она мне поможет. Обязательно поможет.
Я поднялась на локтях, наконец-то убравшись с ненавистной колючки, посмотрела в жмурящиеся глаза. На лбу легкие морщинки из-за почему-то нахмуренных бровей. Щеки с легким румянцем. В растрепанных волосах запуталась какая-то трава и листик. Я убрала его. Взгляд скользнул по телу. Перемазанная в грязи одежда. Язык медленно и аккуратно слизнул капельку с уголка губ.
— Обещаю, что где бы я ни была, поднимая глаза к небу, я буду видеть там всего одну звездочку, — улыбнулась в ответ. — И если мне будет трудно, если руки опустятся, надежда покинет, я произнесу: «Звезда, звезда, помоги мне». И она мне поможет. Обязательно поможет.
Склонилась над ним и нежно поцеловала приоткрытые губы. Звезда, звезда, помоги мне…

Московское метро на немецкого парня из маленького городка в Германии произвело неизгладимое впечатление. Биллу все было в диковинку. Он, раззявив рот, рассматривал рекламные щиты, надписи, людей, девушек, много самых разных девушек. Но особенно он впечатлился, увидев схему. Да, этот осьминог на кого хочешь произведет впечатление. Я объяснила, куда нам надо и как туда проехать на случай, если один из нас отстанет. Билл рассмеялся и пообещал не выпускать моей руки. Я тоже рассмеялась. Только по другому поводу — видел бы он сейчас, какая давка в метро.
Когда ты впервые попадешь утром в метро, то испытываешь состояние сильнейшего шока. Ты не думаешь уже о своем личном пространстве, не думаешь об одежде, о внешнем виде, ты подчиняешься течению потока. Из него практически невозможно выбраться. Ты песчинка, которая даже не может думать, чтобы спорить с морской волной. Никого не интересует, на какой станции тебе надо выйти, хочешь ли ты сейчас войти в вагон или горишь желанием подождать. Тебя вносят, размазывают, сжимают в тисках других тел. А прибавить сюда отсутствующею систему кондиционирования в вагонах, и летом они превращаются в настоящие камеры пытки.
Мы шли по переходу к поездам, крепко держась за руки. Билл выглядел напуганным. Улыбка сползла с его лица, в глазах появилась настороженность.
— Ты чего? — спросила я ласково. — Расслабься.
— Я стал бояться толпы. Я тебе рассказывал, как нас пару раз приложили поклонницы?
— Да. Но сейчас все будет по-другому. Сейчас люди едут на работу. Еще рано. Они в большинстве своем спят по дороге, все их движения отработаны до автоматизма. Сейчас вот будут ступеньки через двадцать шагов, и мы спустимся на платформу, повернем направо и пересечем поток, который движется на подъем в переход. Это надо сделать потому, что при повороте налево будет большее сопротивление толпы. Затем мы встанем в определенном месте, я примерно знаю, где останавливаются двери. И войдем в вагон. Тут надо просто расслабиться и отдаться потоку. Наша конечная цель — выйти на нужной станции. Именно на ней, а не там, где нас будут выкидывать.
Билл перекосился. Идея поехать в гостиницу на метро ему нравилась все меньше и меньше. Мальчик привык к комфорту передвижения с личным водителем и «тесный контакт с народом» его не устраивал.
Мы спустились по ступеням, быстро пересекли поток и остановились в нужном месте. Расчет оказался верным. Подъехавший поезд гостеприимно распахнул перед нами двери. Никто не вышел. Войти тоже было невозможно, потому что люди в вагоне стояли настолько плотно, что не всегда могли подтянуть к себе руки-ноги, замирая в тех позах, в каких их запихнули внутрь. Но это все видимость. Сзади начали напирать. Билл попятился. Я лишь покрепче вцепилась в его руку. Билл испуганно глянул на меня и отчаянно начал пятиться назад. Но кто его спрашивал, чего он хочет. Мужчины поднажали, и мы врезались в спины пассажиров. Толпа в вагоне прогнулась, впуская еще десяток пассажиров. Некуда поставить ноги. Я почувствовала, что сейчас упаду. Билл дернул меня на себя, обхватил за талию.
— Я думаю, что все-таки надо было ехать на машине. Черт бы с опозданием, но так давиться тоже не дело. Держись за меня, — проворчал он, с трудом выдирая сумку.
— Войти — это полдела. Теперь главное не вывалится отсюда на промежуточных станциях, — я крепко обняла его, поцеловала в шею.
— Прекрати меня дразнить, — улыбнулся он, отвечая на поцелуй.
— Я не могу. Это ты дразнишь меня, когда стоишь так близко. — Моя рука сначала сползла к ремню, а потом чуть ниже.
— Я за себя не отвечаю, — прошептал он, украдкой ныряя язычком в ушную раковину. — Как же у вас чудесно ехать утром в метро! Сплошной секс.
— Тихо ты, — я окинула взглядом окружающих. Одна девица как-то нездорово на нас косилась. Черт! Билл же глаза подкрасил!!! Волосы, конечно, под бейсболкой, но глаза… Эти глаза фанаты узнают даже без «гнезда» на голове! — Говори, пожалуйста, тише. Не надо, чтобы народ понял, что ты немец.
— У вас все еще не любят немцев? — искренне удивился Билл.
— Нет, у нас слишком сильно любят Билла Каулитца, который имел глупость нарисовать себе лицо. Ладно, отдельно взятая поклонница — это не толпа фанаток.
— Не говори, что меня узнали, — он с интересом обернулся.
— Только не озирайся! — предупредила я. — Билл, это не шутки. Я не Саки, я не смогу тебя защитить, если какая-нибудь обдолбаная девка кинется тебя душить. Нет, ей, несомненно, надо будет сначала переступить через мой труп, но тебе такая жертва вряд ли сильно поможет.
— Не думаю, что мне такая жертва понравится, — и он опустил лицо. — А так даже целоваться удобнее.
Краем глаза я продолжила наблюдать за девицей. Она вышла на «кольце». Дальше мы ехали без ее строгого надзора. Слава Богу, кажется, пронесло…
Остальной путь мы проделали без приключений. Я видела, как на моего спутника оборачиваются. Но тщательно убранные под бейсболку длинные волосы смущали девочек. Глаза тоже оставались в тени козырька. Губы… Да мало ли парней с красивыми пухлыми губами? Но все равно он так сильно был похож сам на себя, что я всю дорогу оборачивалась, проверяя наличие за нами слежки. В конце концов, Билл расхохотался и сказал, что я еще больший параноик, чем он сам. Между тем мы поднялись в город. Первая проблема была решена. Столичное метро мы миновали без потерь. Осталось без жертв попасть в гостиницу.
Я вела его к гостинице дворами, с трудом представляя себе, как мы попадем внутрь. Как-то не продумали мы вчера пути возвращения. Билл постоянно набирал номер брата, но Том был недоступен. Парень злился. А я, как ни прикидывала, так и не поняла, чем нам поможет Том.
— Слушай, давай вот что сделаем. Они ведь нас не ожидают увидеть, правильно? Они считают, что ты в номере. Следовательно, если нагло пройти мимо девчонок, не привлекая к себе лишнего внимания, то есть шанс прорваться незамеченными, — предложила я, когда поняла, что сейчас Билл разобьет мой телефон в дребезги.
— А если не получится? Будет как в Маннгейме?
— Вот ты заладил! Хочется верить, что у наших девок хватит ума не разбирать тебя на сувениры.
— А если не хватит?
— Тогда, если они не адекватные, то ты убегаешь, а если адекватные, то останавливаешься и начинаешь давать автографы. Но в любом случае я прикрываю тебя по-максимуму.
— И рвут тебя? Нет, это дерьмовый вариант.
— А меня за что рвать? Главное, чтобы ты не пострадал, а я отобьюсь.
— Сомневаюсь. Ты не знаешь, что такое толпа. А я знаю. У нас на концертах постоянно кого-то давят.
— Типа не я тебя только что провела сквозь толпу метро? — надула я губы.
— Это совсем другое! Ты не понимаешь! — психанул он.
— Есть еще один вариант, но он тебе вообще не понравится.
— Говори.
— Позвонить секьюрити.
— И что мы им скажем? Ты понимаешь, что тебя уволят с работы?
— Меня? — я расхохоталась. — Меня с этой работы уволить невозможно. У них нет на то никаких полномочий.
Мы остановились на углу. Я выглянула в переулок. По моим скромным подсчетам там сейчас находилось человек сто — сто пятьдесят. Не очень много…
— А может быть мне их отвлечь как-нибудь?
— Как?
— Не знаю. Допустим, я подойду, скажу, что из достоверных источников мне известно, что у вас сейчас интервью в "Браво" и надо идти к гаражу, а то мы все пропустим. Они пойдут, а ты тем временем тихой сапой проскользнешь внутрь.
— А если не пойдут? Ты бы сама пошла в девять утра к гаражу?
— Я — нет.
— И я бы не пошел. Ладно, тогда действуем по первому варианту.
— Прикидываемся… Как это по-немецки? Ветошью? — улыбнулась я.
— Что такое ветошь? — серьезно спросил он.
— Потом покажу.
— А ты?
— А я буду вести переговоры.
Он тяжко вздохнул.
— Знаешь, больше журналистов я ненавижу только фанаток. За один волос с моей головы, они готовы убить меня самого. Они орут так, что я потом долго ничего не слышу. Они хватаются за одежду, рвут ее, как бешеные собаки. На руках и теле остаются синяки, которые ничем не замажешь, и я вынужден ходить в рубашках с длинным рукавом… — грустно посетовал парень.
— Билл, это обратная сторона популярности. Даже у Бога есть фанаты, за которых ему, я уверена, мучительно стыдно. Все будет хорошо. Тебе понравятся русские девчонки. Они не такие, как европейки, они будут учтивы с тобой. Только одна просьба: не улыбайся, и вообще не поворачивай головы в их сторону. Чем меньше мы будем на них пялиться и суетиться, тем выше наши шансы не стать куском мяса, попавшего в пасти диких зверей. И помни, я обещала, что буду с тобой рядом и не дам тебя в обиду. Я привыкла держать слово.
— Вот только давай без этого дешевого пафоса! — с удовольствием вернул Билл мою же собственную фразку.
До входа в гостиницу надо было пройти всего триста метров. Триста метров. Билл надвинул бейсболку на глаза, поднял воротник у куртки (Штирлиц нервно курил в сторонке!). Мы шли не спеша и делали вид, что праздно болтаем. Но на самом деле, он вцепился в мою руку так, что пальцы побелели, было больно и неприятно. Я мужественно терпела. Его чуть раскосый взгляд испуганно метался по улице. Длинные ресницы нервно дрожали. Лицо стало мертвенно-бледным. Он действительно боялся фанаток! Этот человек, за взгляд которого девчонки готовы были перебить друг друга, безумно боялся своих собственных фанаток!
— Милый, расслабься. Все будет хорошо, — шептала я. — Наши девчонки не такие как француженки или немки. Ты знаешь, что из русских выходят самые лучшие жены на свете? Это о чем говорит? О том, что мы самый добрый и миролюбивый народ. Все будет хорошо. Ты мне веришь?
— Да, — и неуверенный голос дрогнул.
Двести метров.
Фанатки увлеченно пялятся в окна. Сбились в стайки. Смеются. Поют.
Сто пятьдесят метров.
Видно, что они провели здесь всю ночь. Многие устали. Просто сидят на бордюрах.
Сто метров.
Много курили. Да, ночь выдалась та еще. То дождь, то ураган. А от входа их наверняка гоняла охрана.
Пятьдесят метров.
Билл совсем опустил голову, словно что-то рассматривает у себя под ногами. Девочки на нас — ноль внимания. Еще немного и мы будем на месте. Он отпустил мою руку. На всякий случай. Он не хотел подвергать меня опасности.
— Ты помнишь, тебе надо будет просто рвануть к дверям. Сноси всех и всяк, но доберись до гостиницы. Там охрана. Помнишь?
— Да.
Откуда взялся этот дурной детина, история умалчивает. Это был кошмарный сон, который никак не хотел заканчиваться. Пьяный мужик вынырнул из какой-то подворотни и случайно налетел на Билла, оттолкнул его.
— Смотри, куда прешь! — заревел он, сопровождая каждое слово частичкой бл.
— Дерьмо! — выругался Билл, поджимая ногу, на которую ему наступили. И это немецкое scheisse прозвучало как раскат грома на отдельно выделенной московской улице. Мир словно остановился! Все стали двигаться очень медленно. Я увидела, как материализуются чужие мысли. Видела, как в нашу сторону медленно-медленно повернулись все, кто слышал фразу. Видела, как глаза сначала с интересом впились в худую фигуру, медленно-медленно анализируя увиденное и сличая с картинкой из памяти стоящий напротив образец. Потом, когда идентификация закончилась и вышел всего один вариант ответа, щеки девушек медленно-медленно покрылись пятнами.
— Что ты сказал, фашист поганый!? — ужасно растягивая слова, провыл мужик, надвигаясь на Билла.
Я видела, как фанатки медленно-медленно поднимаются со своих мест и какой-то очень странной прыгающей походкой направляются к нам.
— БИИИИЛЛ!!!!! — Раздался такой визг, какого я не слышала даже на концерте! Ультразвуком должно было выбить все стекла в округе.
— Lauf!!! — завопила я, выныривая из временного желе и с силой пихая его в сторону гостиницы. — БЕГИ!!!
— Бей суку! — завизжал кто-то совсем рядом.
Я повернулась, чтобы увидеть какую именно суку они планируют избить, но тут на мои бедные почки обрушился такой удар, что я взвыла. Потом меня схватили за волосы…
«Только бы лицо не пострадало», — последнее, что пришло мне на ум. Я в ужасе закрыла голову, как учил Родриго.
— Мария! — дурниной орал Билл во всю мощь своих разработанных связок, пытаясь прорваться ко мне сквозь тянущиеся отовсюду руки. Девчонки от восторга едва не сбили его с ног.
— Билл!!! — вопль Тома перекрыл всех.
— Это переводчик группы!!! — закричал Густав по-русски почти без акцента. — Не трогайте!!! Стоп!
— ТООООООООООМ!!!!!!
Новая порция визга могла стать причиной гибели всех летающих насекомых в районе — сила звука должна была взорвать их изнутри! Казалось, что у меня отвалились уши, лопнули сосуды, трескается кожа от этого визга. Я поняла, почему Билл панически боялся фанаток. И я уже не орала от боли, просто скулила, мысленно умоляя всех богов, чтобы меня не начали дубасить кастетами, пинать ногами, острыми мысками и протыкать шпильками.
Охрана сработала быстро и слаженно, хотя мне и показалось, что прошло пять вечностей, прежде чем они добрались до свалки. Чьи-то сильные руки выдернули меня из кучи тел за шею, как недобитого цыпленка. Я успела заметить, как Саки жестко вытащил подопечного из группы фанаток, прикрыл собой. Я вцепилась в спасителя мертвой хваткой, обливаясь слезами, путаясь в его широкой футболке. По спине двинули чем-то острым. Я застонала. Том отшатнулся назад, увлекая меня за собой. Кто-то закрыл мою спину своей.
— Тсссс… Все хорошо, — шептал мне на ухо Том. — Георг, отходим в отель! Осторожно, слева!
Вокруг стоял дикий визг. Я никогда в жизни не слышала, чтобы так орали. Здесь было всё! Желание, страсть, обида, агрессия, секс. Много секса.
Охрана оттеснила фанаток. Поняв, что я не могу идти, Георг подхватил меня на руки. Я почувствовала, с какой неохотой Том передал мое дрожащее тельце в объятия одногруппника.
— Аптечку достань! — попросил Георг Тома. — Может вызвать врача?
— Не надо, — всхлипнула я, уткнулась в его грудь и опять заревела.
Мы поднялись в номер Билла. Старший Каулитц суматошно извлек откуда-то сумку с лекарствами. Принялся крутиться вокруг. Густав принес успокоительное и обезболивающее. Георг носился по коридору, выясняя обстановку.
— Надо вызвать врача! — упрямо повторил Густав. — У нее могут быть внутренние повреждения.
— Не надо. Мне уже совсем не больно, — всхлипывала я, размазывая тушь по щекам. На самом деле мне было очень-очень-очень больно!
— Как вы оказались на улице? — не отставал Густав. — Вы с ума сошли? Почему без охраны?
— Какая теперь разница? — отмахнулась я.
— Пойдем в ванную, тебе надо обработать раны, а для этого надо раздеться. Ты же не будешь при всех сидеть в нижнем белье? — потянул Том за руку.
— Я сама, — проскулила я.
— Сама ты до спины не достанешь, — строго сказал он, подталкивая меня к санузлу. — У тебя не спина, а черте что! Все разодрали! Густав, узнай, что там с Биллом.
— Том… Томка… — я подняла на него чумазое лицо.
— Я сам не знаю, — как будто прочитав мои мысли, отозвался парень. — Тебе Билл рассказывал, как нас однажды чуть не разорвали в Маннгейме? — Я кивнула. — Тогда я тоже спрашивал себя за что. Я понимаю, если бы это сделали антифанаты. Да, у нас и такие есть. Они бьют наших фанатов, пишут о нас гадости в Интернете и делают прикольные ролики. Самые ржачные ролики у наших антифанатов! Биллу они только не нравятся. Но когда с тобой такое вытворяют фанаты, то мне даже сказать нечего. Прости их. Мне очень стыдно, больно и обидно за эту выходку.
— Ты-то здесь причем?
— Ну это же фанаты моей группы расцарапали тебя с ног до головы, — улыбнулся он.
— О’Кей, тогда в наказание ты лично смажешь меня йодом.
— С превеликим удовольствием, — Том ухмыльнулся так, что у меня кожа покрылась пупырышками от удовольствия.
Я аккуратно смыла грязь с лица и рук. Блузку пришлось выкинуть, она не подлежала ремонту. Том помог промокнуть тело влажным полотенцем и любезно предложил футболку со своего плеча. Я не стала отказываться. Так мы и стояли друг перед другом по пояс голые. Он аккуратно, едва касаясь израненной кожи ватной палочкой, обрабатывал глубокие царапины на руках, приговаривая:
— Хорошо, что мы успели. Эти фанатки ненормальные. Ну, неужели нельзя было позвонить, я бы их отвлек, как вчера вечером.
— Мы звонили. Ты вне зоны доступа.
— Врете! У меня роуминг.
— Звонили, правда. Билл вчера разбил телефон. Я ему свой отдала. Но подозреваю, что и мой он угробил.
— Да, телефоны у Билла долго не живут.
За дверью послышались голоса.
— О, — расстроено протянул Том. — Сейчас Билла будут драть за то, что он высунул нос из отеля без охраны. Саки мегазлой!
— Надо его спасать.
— Бесполезно. Саки теперь вообще лучше на глаза не попадаться. Иначе спасать придется нас. Особенно тебе я бы рекомендовал не высовываться. Саки в гневе страшен!
И он с явным удовольствием перебрался к моей шее. Чтобы Тому было удобнее, я собрала волосы в кучу на макушке, придержала их руками. Он, поигрывая пирсингом в губе, внимательнейшим образом принялся изучать царапины, слишком подозрительно медленно водя палочкой по коже, тихонечко дуя, отчего я вновь вся покрылась мурашками.
— Ого! Вот это я понимаю, тут об тебя ногти пообломали. Но вот это что за следы?
Я глянула в зеркало. Том ткнул пальцем в черные синяки. В одном из них явно просматривались следы, оставленные чьими-то зубами.
— Эээээ, — промычала я, скромно потупив оченьки.
— Вы поругались до такой степени, что брат решил тебя съесть?
— Нет, просто в какой-то момент мы слишком увлеклись, — густо покраснев, тихо произнесла я. — А у него спина вся ободрана.
— Слава богу! — с огромным облегчением вздохнул Том, плюхаясь на закрытый унитаз.
— Что? — не поняла я.
— Отлично! Отлично! Отлично! — радостно шептал он, светясь от счастья. — Умница! Ты умница! Отлично!
— Том? — удивленно протянула я, с насмешкой наблюдая за его ликованием. Стало понятно, зачем он поволок меня в ванную смазывать раны: не терпелось узнать результат нашего ночного загула, но напрямую и при всех спросить не решился, зашел с другого конца.
— Ничего! — он опять резко вскочил. Что за парень? Все у него резко. Уважительно кивнул: — Все хорошо. То есть вы время даром не теряли, правильно? — многозначительно.
— Правильно, — с улыбкой.
— А еще говорила, что город покажешь, — притворно-обижено.
— Я показала. А потом мы попали под дождь и пришлось срочно ехать ко мне домой сушится. Ну, а чем еще можно заниматься дома? Ты ведь об этом меня спрашиваешь? — как можно невинней улыбнулась я. Все эти расспросы о проведенной ночи меня несколько смущали. Тем более, когда ты стоишь полуголая перед не менее полуголым парнем, который тебе чертовски нравится.
— Ну… Я вообще спрашиваю… — замялся он.
— Все хорошо, Том. Правда.
— Я волновался, — дернул он плечом.
Зашел за спину. Провел пальцем по позвонкам, по синякам.
— Это откуда? Рана свежая, но затянулась уже, — Том аккуратно дотронулся до ссадины на пояснице.
— Это меня вчера не слишком аккуратно приложили об стену.
— Кто? Билл? Вроде бы он никогда не был любителем садо-мазо. Или я плохо знаю брата…
— Нет. Милиция. Правда, из-за Билла.
— Полиция? Оу, вы, как я погляжу, вчера вообще не скучали!
— Надеюсь, что ты тоже развлекался по полной программе, — понимающе растянула я губы.
— Нет, я просто спал, — лукавый взгляд маленького бесенка заставил меня вздрогнуть и покраснеть. Ага, просто спал… Ну-ну… Как же? Точнее с кем же?
Саки все громче орал на Билла. Билл срывался, активно защищался, отвечал очень эмоционально, и в какой-то момент я даже испугалась, что он кинется на своего телохранителя с кулаками. Послышался третий голос. Продюсер пришел выяснить причину, по которой солист группы оказался на улице без охраны. Герр Йост сначала говорил возбужденно, а потом тоже перешел на крик. Дурдом на выезде!
— Хана Биллу, — прислушался Том к крикам за дверью.
— Том, пойдем, скажем, что это я виновата. Они же его там сейчас порвут!
Я рыпнулась к двери, но он схватил меня за руку и, как Билл в метро, дернул на себя.
— Не лезь. Только нам трупов не хватало. Он справится. Это мы с парнями можем спасовать, а Билла просто так не согнешь. Дэйв с ним лишний раз даже спорить не хочет, потому что бесполезно.
— Ты уверен?
— Я уверен только в том, что он знает, что делает. Не влезай. Это его битва.
— Черт! Том! Это из-за меня!
— А ты разве не знаешь, что все войны на свете происходят из-за женщин? — рассмеялся он. — Пусть мужчины решают свои проблемы сами.
В номере стоял такой ор, что мы с Томом перешли на шепот.
— Смотри, — я взяла его руку и приложила к своему затылку, аккурат на шишку. Очень чувствительные пальцы нежно ощупали большой бугор. Том ойкнул.
— Фига! Болит?
— Не особо, но приятного мало. Ты бы видел, как у меня бедро разбито, — похвасталась я. — Там такой синячище, что я пол-лета теперь буду ходить в брюках.
— Покажи! — тут же опустился на колени Том, чтобы лучше рассмотреть синяк. — А ты мне вчера так понравилась в юбке, что я сильно расстроился, когда увидел тебя в брюках. Они, правда, тебе тоже идут, этакая девочка рок-н-ролл, но в юбке ты просто улетная! Это круто!
— Я знаю. Но показывать не буду. Вдруг Билл войдет. Мало того, что я тут перед тобой в одном лифчике стою, так еще и без брюк буду. Он обидится.
— Чему обижаться? Хорошо, давай закроемся.
— Нет. Если мы закроемся, то это будет выглядеть еще хуже.
— Ну, — поканючил он.
— Том, это неприлично!
— Ну, пожалуйста! Я отвернусь! Хочешь? — и он резко повернулся ко мне спиной, лицом к зеркалу.
Я оценила шутку. Изящно отклячив попку, эротично сняла брюки до середины бедра, наслаждаясь отражением его игривого пожирающего взгляда.
Том ахнул, когда увидел кровоподтек.
— Это как же так?
— Билл мотоцикл уронил. Вот я метров тридцать на бедре и проехала, затылком о бордюр треснулась. Биллу хоть бы хны, ни одной царапины, а у меня теперь весь бок фиолетовый и шишак на голове, хорошо, что в шлеме была.
— Ни хрена! А зачем ты его за руль пустила? Он же толком водить не умеет.
— Просто мне босиком было неудобно.
— Босиком?! — округлил он глаза.
— Да, — расцвела я. — Мы бегали босиком по лужам. Это так здорово!
Том нахмурился:
— Я посмотрю, что будет с голосом брата через пару дней. Мотоцикл-то жив?
— В сервисе. Но, думаю, ездить будет.
— Эх, и почему я не пошел с вами? — горько опустил он уголки губ. И стал безумно похож на Билла.
— Я тебя звала. Но ты начал ломаться, как девица на выданье. Сам виноват.
— Да я уже понял.
Он ласково погладил меня по больной ноге, доверчиво глядя снизу вверх. Дверь резко распахнулась и на пороге ванной появился пунцовый Билл. Картина маслом: стою полуголая я со спущенными штанами, а на коленях передо мной сидит полуголый Том и гладит меня по ляжке. Казалось, что больше краснеть Биллу некуда. Но я ошиблась. Он стал темно-бордовым. Глаза сверкали. Губы сжались.
— А я тут Марии царапины йодом мажу, — неуверенно пискнул Том снизу, демонстрируя ватную палочку и измазанные руки. Лучше бы молчал.
— Я вижу, — сдавленным голосом отозвался младший Каулитц, переводя на меня такой взгляд, что я отступила назад, совершенно позабыв про брюки. — Это что?
Он протягивал удостоверение, на котором хорошо выделялось слово PRESS. Я растерянно молчала. Еще никогда мне не было так стыдно за свою профессию, как в этот раз.
— Это что? — каждое слово ножом по стеклу.
Том взял удостоверение журналиста, присвистнул. Взгляд стал циничным.
— Тебя не учили, что по сумкам лазить непорядочно? — холодно спросила я, застегивая брюки и утопая в футболке Тома.
— Учили. А еще меня учили не врать.
— Я тебе не врала. Просто умолчала о том, что работаю журналистом. Ты весь вечер мне твердил, как ненавидишь нас. Подумай сам, могла ли я сказать, кем работаю на самом деле.
За спиной Билла показались Георг и Густав. Вся компания в сборе. Ну держись, дорогуша! Сейчас мальчик будет тебя опускать перед друзьями, хвост пушить, показывать свой суперавторитет. Не поддавайся на его уловки, не веди себя как дура.
— Могла. Я бы был осторожен и не наговорил бы тебе всего того, что ты узнала о нас. — Подумал и добавил: — Обо мне.
— Да, попадалово, — скривился Том. — Йост этого не переживет.
— Я обещала тебе, что все останется между нами. Я держу слово.
— Вы, продажные твари, вам бы только тиражи поднимать! — зашипел он.
— Билл, выбирай выражения! — рыкнула я.
— Тебе было все равно как, лишь бы получить информацию? Ведь так? Любым способом. Любым!
Я молча сверлила его глазами.
— Ты ее получила! Беги давай, рассказывай всем! Ну же! Надеюсь, твои папарацци отсняли хорошую фотосессию? Мне можно спуститься вниз за газетами? Пикантных снимков сделано достаточно? Или повторим?
— Билл, пикантных…
— Заткнись! Ты обманула меня! Вот уж точно: все журналисты принадлежат к касте неприкосновенных. Мараться об вас никто не хочет.
— Я не буду с тобой разговаривать. Пока ты в таком состоянии, ты не услышишь меня, — спокойно отрезала я.
— Ты вообще больше не будешь со мной разговаривать!
Он стоял так близко, что я чувствовала тепло его тела и горячее возбужденное дыхание.
— Я доверился тебе, а ты предала меня!
— Я не предавала тебя, — очень твердо ответила я. — Даже в мыслях не держала, что то, что ты мне рассказал, может быть предано огласке. И, между прочим, эта херня, — кивок на удостоверение, — сегодня спасла твою задницу!
— Н-да? А я думал, что ее спас твой пухлый рот, — пошло улыбаясь, огрызнулся Билл. — Вы все проститутки, среди вас нет нормальных людей! Журнашлюшки!
Я вздрогнула, как от сильнейшего удара, отказываясь верить собственным ушам. Дыхание перехватило, словно неожиданно из легких изъяли весь кислород. В глазах появился туман. Я зажмурилась в какой-то нелепой надежде, что сейчас открою глаза и никого и ничего не будет. Я ошиблась. Нехорошая тяжесть ползла из груди в ноги, черная, ледяная, непосильная… Во мне заклокотала кошмарная обида, захотелось заорать на весь мир от причиненной боли.
— Да, ты прав. Два часа я отлично работала своим ртом, чтобы вытащить твою задницу из передряги и замять скандал, — очень тихо, чтобы слышал только он (и, увы, стоящий рядом Том). — В одном ты ошибся — я не «все», и никогда «всеми» не была.
Билл опустил глаза, смутился.
— О чем ты? — удивился Том.
Я не ответила, забрала у Кау-старшего удостоверение и спокойно вышла из номера.
И только когда за спиной закрылась дверь, меня затрясло. Я заметалась по коридору под удивленные взгляды охранников, едва сдерживая слезы. Господи, куда же скрыться от них всех? Ублюдки! Стоят и пялятся!
Георг уже привычным захватом сзади за шею затолкнул меня к себе в номер. Я слабо вырывалась, но парню это мало мешало. Густав схватил за плечи и тряхнул:
— Успокойся! Посмотри на меня! В глаза смотри! Успокойся. Всё. Успокойся.
— Дурдом! — возмущался Георг, меряя номер широкими шагами. — Какой-то дурдом! Все как с цепи сорвались! Охранники орут, Билл орет, все орут! Что вообще происходит? Вирус бешенства летает по отелю?
— Погоди, я закажу тебе чай, — не отпуская моих трясущихся плеч, тихо сказал Густав, глядя прямо в глаза.
— Черт! Да она сейчас упадет!
Георг подскочил очень вовремя. Ноги отказались слушаться. Подкосились. Я едва не свалилась. Парень подхватил меня на руки и отнес на кровать.
— Полежи немного. Сейчас чай принесут. Густав закажет чай с мятой. Ты ведь пьешь чай с мятой? Полежи… Это нервы, это пройдет… — зачем-то укрыл покрывалом.
Я сжалась на постели, подтянув ноги к болящему животу. Плакать расхотелось. Ободранная кожа на спине и плечах горела. Голова шумела, и было не понятно почему — то ли от усталости и недосыпа, то ли от того, что меня оттаскали за волосы, то ли от того, что меня оскорбили и унизили перед всем честным людом. Тихие голоса ребят сливались в один мерный гул, обволакивали, погружали в сон. Я медленно уплывала из действительности. И было не важно, что мы только что поругались с Биллом, не важно, что он наговорил мне гадостей ни за что, не важно, что между нами что-то вообще было, возникло какое-то понимание с полуслова, полу-взгляда… Все не важно… Сознание устало, оно выработало свой ресурс, тело отключалось самостоятельно. В голове заела строчка из песни: «А у любви моей сели батарейки. Оу-о, сели батарейки…» Мои батарейки садились самым наглым образом… Я проваливалась в черную дыру небытия… Перед глазами стояло счастливое лицо Билла… Во рту чувствовался его вкус… Низ живота беспардонно наливалось теплом… Он смеялся. Ему было хорошо. А я смеялась в ответ от того, что мне тоже было хорошо, потому что ему сейчас хорошо… Мягкие волосы… Губы… Руки… Вкус… Запах… «Холодный ветер в лицо… Все те же чашки-ложки… А у любви моей сели батарейки…»
— Фрау Ефимова.
Резкий голос выдернул меня из полу-сна, заставил подпрыгнуть и принять сидячее положение. Я перепугано смотрела на мужика в форме, с трудом осознавая, где нахожусь и кто передо мной стоит.
— Фрау Ефимова, — повторил Саки и протянул какую-то черную вещицу, на которой лежала серебряная цацка — череп на массивной цепочке. Потрясающе красивый! — Билл просил передать.
Если бы фрау Ефимова дружила с головой, то непременно бы повесилась на шею Саки, облобызала бы его, и с воплем: «Это фантастика!!!», нацепила на себя предложенную шелковую водолазку и изумительный череп. Тем более, что эта водолазка идеально подходила к ее черным шелковым брюкам. У Билли оказался не самый гадкий вкус на свете, я бы шикарнейшим образом смотрелась в этой милой вещичке. Но с головой фрау Ефимова в такие моменты дружила редко, да и день выдался явно неудачный, сплошные нервные расстройства. Поэтому вместо радостных воплей, она улыбнулась своей самой холодной улыбкой и нарочито любезно произнесла:
— Прошу прощения, герр Пелка, что заставляю вас выполнять не входящую в ваши должностные обязанности работу, но вынуждена просить, вернуть эти вещи их хозяину.
Рот-пельмешка скривился. Саки посмотрел на меня так, как обычно смотрят на дорогую шлюху — с некоторым интересом и презрением. Я видела, что внутри он взорвался, но ему не положено показывать гнев. Мне даже показалось, что сейчас он стукнет мне по темечку своим немаленьким кулаком, чтоб не выделывалась. Но Саки сдержался. Он, ни слова не говоря, все с такой же презренной ухмылкой, развернулся на 180 градусов и удалился.
— Зря ты так, — буркнул Георг, протягивая мне уже остывший мятный чай. — Билл теперь обидится. Он ведь извинялся.
— На обиженных воду возят, — себе под нос пробормотала я на русском, в три глотка осушая чашку. — Сколько я спала?
— Тридцать минут.
— А такое чувство, что всю ночь.
— Мы не стали тебя будить, — протянул Густав. — Ты вообще была не в себе.
— Надо подобрать тебе какую-то одежду на выход, — Георг скептически разглядывал мои узкие плечи, спрятавшиеся в складках большой футболки.
— Спорим, Билл поделился с тобой своей самой любимой водолазкой, — съехидничал Густав.
— Да у него все шмотки любимые, — гыкнул Георг.
— Ну не скажи, — захихикал Густав. — Есть футболки, которые он терпеть не может, а выкинуть жалко.
— Надо продать их фетешистам! — моментально нашел применение нелюбимым футболкам Билла практичный Георг.
— Нет, лучше подарить фанаткам! — настаивал Густав.
— Ребята, — прервала я их высокоинтеллектуальный спор. — У вас есть какой-нибудь энергетик? Иначе я скопычусь.
— Только Ред Бул, — в один голос.
Я скривилась.
— Он хорошо помогает, — принялся убеждать Густав. — Мы б без него этот чертов тур не осилили.
— А-фи-ге-ть, — промычала я. — Дайте две.
— Две много, — тут же зажал одну банку Георг.
— Не будь жидо-массонской скрягой, — пристыдила я его.
— И он теплый, — сопротивлялся парень.
— Ну и черт с ним! Теплый — значит теплый. Тебе что, жалко этой синтетической дряни для моего умирающего организма? Вот помру я на вашей дурацкой фотосессии, что вы будете делать?
— Пришлем твоим родителям открытку с соболезнованиям, — на полном серьезе заявил Георг.
— Тьфу на тебя! Чтоб тебе эротические кошмары три ночи подряд снились.
Ребята заржали. А вот мне было не до шуток. Я стояла в длиннющей футболке Тома. Не футболка, а платье монашки, ей-богу! Но на выход под мои брюки такое надевать нельзя, тут мальчишки правы. Меня знает пол-Москвы, завтра засмеют все, кому не лень. Скажут, что Ефимова кокса обнюхалась. И ведь никому не докажешь…
— Мария, а ты, правда, журналист? — как бы невзначай поинтересовался Георг, перебирая вещи в поисках чего-нибудь на меня. — О каких пикантных снимках говорил Билл? Около гостиницы?
— Да. Я журналист-международник. Окончила Институт иностранных языков. Специализируюсь в основном на культуре, архитектуре, социалке, немного политики. Совсем чуть-чуть. Не люблю грязь, — я вытянулась в кресле, с удовольствием поглощая сладковатую терпкую жидкость энергетика. — Свободно владею английским, немецким, испанским. Могу говорить по-французски. Но без практики язык быстро выветривается. Поэтому мне предложили поработать с вами, я решила — почему нет, будет мне практика. Я давно не общалась с немцами, язык стал подзабываться. Вот так я и оказалась вашим переводчиком.
— Я представляю, как будет выглядеть твой материал, — перекосился Густи. — Надеюсь, ты не сильно опозоришь нас фотографиями своих папарацци?
— Расслабься, — холодно отозвалась я. — Твоя группа не подходит под формат моей газеты. Вы для нее слишком мелкие сошки, чтобы тратить на вас хоть четверть полосы. А с другими изданиями мне запрещено сотрудничать контрактом.
Немая сцена обиженных суперстар довела меня до морального экстаза. Практически Гоголь. «Ревизор». Вот ведь какая я гадина! Хотя, про неформат я, конечно же, врала как сивый мерин! Очень даже формат… Но писать про них я не собиралась совершенно точно. Я же обещала Биллу, что все останется только между нами. Хотя за подобный материал я б получила мегагонорар! Но не все в этой жизни меряется деньгами.
— Дай Бог, — хмыкнул Густав. — А чего Билл такой дерганый и злой?
— Будешь тут злым, когда думаешь о человеке хорошо, а он оказывается журналистом.
Я смерила Георга презрительным взглядом. Он довольно улыбнулся.
— Билл почти не спал, потом фанатки его чуть не разодрали на сувениры, он очень сильно перепугался, и в довершение этого на него так наорали Саки и Йост, что мы с Томом серьезно опасались за его, Билльскую, жизнь. Стресс на фоне сильной усталости, потому и орет на всех, — быстро поставила я диагноз.
— Не спал? — поднял брови Георг. — С чего бы это? Он раньше всех спать завалился.
Я прикусила язык! Кроме Тома никто не знал, что Билл не ночевал в гостинице! Или уже все поняли, что он не ночевал в гостинице? Черт!!! Тут двух фраз хватит, чтобы сделать необходимые выводы, но у ребят кажется проблемы со слухом и элементарной логикой.
— Я с ним не живу, спроси у него сам, — махнула я рукой, открывая еще одну банку. Обычно эта фраза хорошо помогала отвязаться от слишком любопытных товарищей.
— Давайте собираться. Нам через двадцать минут выходить, — поторопил всех Густав.
То, что предложил Георг, не впечатлило. Парень был как минимум на три размера больше меня, и, если футболка с плеча Тома на мне смотрелась прикольно, то в одежде Георга я выглядела худосочной неврастеничкой. Из гардероба Густика я тоже ничего не смогла выбрать. Пришлось признать, что идея с водолазкой от Билла была самой удачной. И я серьезно лопухнулась, вернув ее хозяину. Но не бежать же, не умолять, дать мне поносить вещь с его барского плеча. Я ухмыльнулась: фанатки бы все поспрыгивали с высоток, если бы узнали, что их кумир облагодетельствовал меня шмоткой из своего чемодана по их вине! И только фрау Ефимова забила на всех и вернула ее сладкоголосому соловью взад. Однако проблема решилась неожиданно. Вспомни, как известно, оно и появится. На пороге номера стоял взбешенный хозяин водолазки при полном параде — с прической «брачующийся дикобраз», глазами «мало, девки, гуталину!», а на лице было такое количество тонального крема и пудры, что казалось, эта маска сейчас пойдет трещинами. Я даже опешила.
— Объясни мне, в чем ты собираешься идти? — угрожающе зарычал он.
Я молчала, глядя на него снизу вверх, спокойно потягивая сладковатый напиток.
— Или ты планируешь ходить в футболках Тома?!
Уголки моих губ поползли вверх. Стало интересно.
— Черт побери, я с тобой разговариваю! — перешел на крик Билл.
— Билл, ты не разговариваешь, ты визжишь, — осадил Георг друга. — Ты не на стадионе.
— Не лезь! — Звезданутый мальчик все же сбавил тон: — Мария, в чем ты пойдешь?
— У меня есть варианты, — небрежно обронила я. Сделала паузу, доводя его до бешенства. И, когда увидела, что сейчас в комнате случится взрыв и произойдет убийство, лениво добавила: — Твой был самым лучшим.
Желваки заходили, глаза сузились, красивые ноздри раздулись. Билл взял себя в руки с огромным трудом.
— Переоденься, — процедил он, швырнув водолазку на кровать. Добавил: — Пожалуйста.
Я даже не шелохнулась, лишь пальцы нервно барабанили по подлокотнику. Он фыркнул и столь же стремительно унесся.
Ребята молчали. Я задумчиво пялилась на розовый цветок орхидеи, стоящий на трюмо. Если я надену эту водолазку, то будет плохо. Он оскорбил меня, унизил и обидел. Сейчас он показывает свою власть надо мной, прогибает. Хотел бы помириться, сделал бы это по-другому, а вот в таком приказном тоне — увольте, батенька! Нет, ее нельзя надевать ни в коем случае! Но что тогда?
— Георг, скажи, а у Тома есть вещи по фигуре? Мне б что-то аналогичное, чтобы шею закрывало? — поинтересовалась я. — Вроде бы они с Биллом одинаково тощие.
— Не знаю, но если хочешь, спрошу.
— Ой, я бы была тебе весьма признательна! После того, что мне наговорил Билл, вещь от него я не надену из принципа. Даже если мне придется идти голой!
Георг улыбнулся и через несколько минут вернулся от Тома с аналогичной водолазкой, только приятного шоколадного цвета. Я нырнула в туалет, скинула футболку Тома и… Водолазка пахла Биллом. Нет, она была чистой, и возможно еще не ношеной. Но она лежала среди вещей Билла и отчаянно пахла его парфюмом. Ну и кого они хотят обмануть? Ладно, одно хорошо — Георг передал моё фи Биллу. Но вот что теперь делать мне?
— Георг, — позвала я парня, злорадно улыбаясь. — Так, говоришь, у Тома не было облегающей одежды, да?
Через несколько минут я еще раз придирчиво посмотрела на себя в зеркало. Черт побери, я выглядела не просто супер! Я выглядела так, что нравилась сама себе. Пирсинг в пупке с серебряными стразиками прекрасно сочетался с черепушкой на груди, а обтягивающая короткая черная водолазка (ну да, выбирая из двух вещей Билла, я решила остановиться все-таки на черном варианте) и сидящие на низкой талии брюки, подчеркивающие плоский живот, прекрасно гармонировали друг с другом. Черные босоножки на высоких шпильках открывали миру мой недешевый педикюр с росписью, и делали меня совершенно неотразимой. Я подправила макияж, чесанула волосы и вышла из номера Георга.
— Я готова, — кокетливо улыбнулась. — Можно ехать.
Георг и Густав обалдело хлопали глазами. Том непроизвольно облизнулся. Билл издал такой звук, который вполне можно было принять за сдавленный стон восхищения. Да, я такая! Все девки, как девки, одна я — королевишна!
Том, благо, что имеет в группе имидж наикрутейшего бабника, тут же подставил руку, улыбнувшись своей самой очаровательной улыбкой.
— Ёу, детка, позволь проводить тебя до машины, — произнес он нараспев.
Я лукаво глянула на парня, принимая его предложение. На Билла даже не посмотрела.
В холле нас встретили охранники и продюсер. Саки и Йост смерили меня презрительным взглядом, словно я у них только что пыталась стырит миллион европейских тугриков, а они меня за руку поймали. Хотя, что-то мне подсказывало, что именно столько тугриков я и подвергла великой опасности, выведя на улицу без должной охраны. Знали бы они, какое приключение мы пережили ночью, — вообще бы умерли от злости.
— Все всё помнят? — строго спросил главный телохранитель у мальчишек. Те с готовностью кивнули. — Никому ничего повторять не надо? — Опять кивки. — Тогда на выход. Густав, Георг, вы первые, за вами следом во вторую машину Том и Билл.
Саки разговаривал как мент с зеками, разве что в раскоряку всех не поставил. Я опять увидела, как Билл напрягся, немного побледнел, сжал кулаки. Мне захотелось его поддержать, но обида не позволила подойти и взять друга за руку.
— Работаем, — выдохнул младший Каулитц. И на лице возникла кошмарная фальшивая улыбка в тридцать два зуба — словно он только что надел маску.
— Я не понял, — недовольно прищурился Том в след брату.
Саки вежливо обернулся. Взгляд был таким ледяным, что у меня моментально замерзли руки.
— Я не понял, — повторил Том настырно, вцепившись в Билла взглядом не хуже бультерьера. — А где поедет Мария?
— В машине с охраной, — отозвался Йост. — В чем проблема?
— Почему не с нами в машине? — поджал Том губы.
— Потому что нам сегодня подали другие машины. И мест там нет. Вы в машинах едете, охрана и прочие в минивэне, — в голосе Дэвида послышалось раздражение.
— Том, прекрати, — дернула я его за руку. — Какая разница, где и с кем я поеду.
— Рот закрой, — шикнул Кау-старший. — Она едет с нами в машине.
— Том! — недовольно фыркнул Билл, который все это время старательно отводил взгляд.
От Йоста просто-таки волнами исходила злость. Какой энергетически сильный мужик!
— Я сказал…
— Я сказал, она поедет с нами, — безапелляционно перебил продюсера Том.
— Господа, но это действительно не принципиально, где я поеду. — Как неловко-то! Заняться ему что ли больше нечем?
— Билл? — тихо и грозно произнес парень, сдвинув брови на переносице.
Билл недовольно отвернулся.
— Том, я поеду с охраной, успокойся, — нервно произнесла я. Что он делает, черт побери?! Том так смотрел на брата, что казалось, сейчас они подерутся.
— Дэйв, в нашей машине хватит места, — угрюмо бросил Билл и отправился к стеклянным дверям.
Том самодовольно ухмыльнулся, вразвалочку отправился за братом, крепко вцепившись в мою руку.
— Какого черта? Что за представление? — шипела я на него.
— Тебя обидели утром. Я хочу отомстить, — просто и без всякого злорадства заявило это создание.
— Вот ведь дурь какая! — задохнулась я от возмущения, стараясь выдрать свою кисть из его лапы.
— И вообще, это была идея Билла, пока ты его водолазку не вернула. Он на тебя сильно обиделся.
— Да мне плевать на его обиды! Я, знаешь ли, себя тоже не на помойке нашла! Когда меня шлюхой обзывают, я обычно по морде бью! И не хило бью!
— Я ему тоже самое сказал. Именно поэтому ты сейчас поедешь с нами.
— Не вижу никакой логики.
Мы вышли на улицу. Кругом царила непривычная тишина. Ни тебе визга, ни тебе писка, ни тебе воплей. Где поклонницы-то? Неужели им стало стыдно за утреннюю драку и они скопом удалились? Я с интересом выглянула из-за плеча Тома. С облегчением вздохнула: фанатки на месте! Стоят на тротуаре. Я б Саки премию выписала за организацию этой пионерской линейки.
— Что? — тихо поинтересовался Билл у друзей.
— Как скажешь? — равнодушно пожал плечами Георг.
— Я б не стал, — отозвался Густав.
— И я против. Категорически, — припечатал Том.
— А вы вообще о чем? — спросила я.
— В машину, — скомандовал фронтмен.
Ненавижу!
Ненавидеть Тома я стала еще больше, когда… когда этот неугомонный Том посадил меня рядом с Биллом! Мы, насупившись, уставились каждый в свое окно. Машина тронулась, и я все-таки полюбопытствовала, зачем Кау-старшему понадобился весь этот цирк.
— Все очень просто, — Том как будто только и ждал этого вопроса. — Они на вас сегодня напали около гостиницы? Напали. Билла напугали? Напугали. Тебя избили? Избили. Это же не порядок. Поэтому мы оставили их без автографов. А чтобы совсем не повадно было драться, мы взяли тебя к себе в машину. Понятно?
— Не понятно! Я тут причем? Том, вы уедете, а мне тут жить. Вы смерти моей что ли хотите своими провокациями? Меня вычислить — элементарно! Я, конечно, не вы, по улицам хожу относительно спокойно, но меня знают! Мою фамилию, мою физиономию знают! Ты зачем меня так подставляешь? И потом, многие девочки не виноваты, что их полоумные подружки напали на нас. За что вы их проигнорировали? Они ждали вас, провели здесь всю ночь, многие ехали издалека, из других городов, областей, с другого конца континента (ты знаешь, какая у меня страна огромная, не то что ваша Германия, которая меньше нашего пригорода!), а вы их откровенно послали. Нельзя так. Понимаешь? Нельзя! Назвались звездами, будьте любезны соответствовать.
Билл как-то странно на меня покосился. Том обиделся и отвернулся, проворчав что-то невразумительное. Я устроилась поудобнее и закрыла глаза. Как же хочется спать… Еще машина так гадко и монотонно дергается в пробке…

— Билл, ты через несколько часов улетаешь, — грустно сказала я, когда нас наконец-то все оставили в покое, если такое вообще возможно в ночном клубе. — Я хотела бы помириться на прощание. Не гоже после всего того, что произошло прошлой ночью нам расставаться врагами.
Он пил коктейль с совершенно безразличным видом. На губах легкая улыбка — маска.
— Если я чем-то тебя обидела или оскорбила — прости… Я очень хотела, чтобы эта ночь тебе запомнилась…
По прозрачной трубочке побежал красно-оранжевый алкоголь.
Я горько усмехнулась:
— Забавно… Билл Каулитц и ты — это два совершенно разных существа. Первый настоящий, живой, искренний, а вот второй… Мне так жаль… — голос дрожал, сдавая меня. В горле стоял ком.
Я поискала взглядом ребят. Том флиртовал с какой-то длинноногой красоткой. Георг что-то втирал умопомрачительного вида блондинке, которая была на голову выше него. Густав…. Густик нашел где-то газету и с увлечением ее изучал.
Билл так и стоял с приклеенной улыбкой. Волнение выдавали лишь тонкие пальцы, нервно ерзающие по ножке фужера. Я заметила, что Том краем глаза поглядывает в нашу сторону.
— Что ты хочешь от меня? — устало спросил парень.
Внутри все сжалось, загорелось. Казалось, что кто-то высыпал мне на грудь ведро желтых от жара углей. Стало невыносимо больно и неприятно.
— Ничего… — нервно дернула плечами, кусая губы. Действительно, а чего я от него хочу? Зачем пристала?
Мы с Томом смотрели друг на друга всего секунду. Неожиданно он встал, чмокнул деваху в щеку и бодрым шагом, немного качаясь, направился к нам.
— Мария, какая чудесная медленная композиция! Айда танцевать! — он подхватил меня за талию и выпихнул на танц-пол.
Черт, танцевать мне сейчас хотелось меньше всего!
—Запомни, крошка, — шептал он мне на ухо, выделывая какие-то кренделя, которые по какой-то причине принял за подобие медленного танца, — здесь, в тусовке, никому нет дела до того, что у тебя на душе. Всегда улыбайся так, чтобы они все сдохли от завести. Ты меня поняла? Никого… как это по-русски?.. Меня этому слову научила вон та фрау…
— Что именно? — не поняла я.
— Ну слово… На иб… Она так и говорила «Ини… иб…» Как же это по-русски? По-английски это значит fuck!
— Том, это слово в обществе произносить не принято, это говорит о бескультурье человека, — скривилась я. — И потом, я знаю, как вести себя в тусовке. Так что ты прав, никому нет дела до твоих проблем. Давай отрываться и веселится! По нашему, по-русски!
— Ты уверена? Я как никак немец.
— Да, что русскому хорошо, то немцу смерть! — захохотала я.
Мы отрывались с Томом на полную катушку. Мы танцевали. Что-то на двоих голосили в караоке в отдельной комнате. Очень быстро к нам присоединился Густав. Общественность была в шоке. А мне плевать! И если веселость ребят еще можно было списать на выпитое спиртное, то я скакала совершенно трезвая, так как знала, что небольшой перебор и крышу сорвет. А за крышей сейчас надо следить как никогда внимательно. И еще я следила за Биллом. Парень оставался в одиночестве не долго. Вскоре к нему подсела фрау, которая пыталась научить Тома выражению «и не ебет». Фрау Билла шокировала. По крайней мере по его напряженной позе, расположению рук и ног и блуждающему взгляду, я поняла, что он и сам уже не рад знакомству, а как удрать не знает. На лице все та же улыбка падшего ангела. Иногда мы встречались взглядами, но стремительно прятали глаза.
Густава разобрало на хи-хи. Странно, он выпил-то всего ничего, но умудрялся смеяться от всего, что видел, слышал, делал. Кто бы мог подумать, что парень такой суперский! Он пытался говорить какие-то умные вещи обязательно на «кошмарном русском» (это он называл «уважением к принимающей стороне», хотела бы я на него посмотреть в Китае!), но всякий раз так закатывался от смеха, что даже окружающие, которые ни черта не понимали из его немецкого русского, ржали с ним вместе. Я какое-то время пыталась переводить, но потом поняла, что это совершенно бесполезное занятие, терялось все очарование Густика.
Том подлетел нежданно и выдернул меня из компании. Вытащил на танц-пол.
— Томми, я устала, — пожаловалась я, жалобно сложив бровки домиком. — Я третьи сутки не сплю, на каблуках, сейчас умру прямо тут.
— Ну, пожалуйста, — состроил он лисью рожицу. — Я хочу, чтобы этот танец станцевала ты. — Том резво разогнал народ, образовывая круг. — Прошу тебя! Ради меня!
— Томка… — проныла я.
— Пожалуйста…
Зазвучали первые аккорды песни. Ах, вот оно что!!! Шакира! Whenever wherever! «Не важно когда, не важно где». «Не важно когда, не важно где, Но мы будем вместе, И ты будешь рядом со мной. Вот и все дела, мой дорогой». Я даже знаю, кто зачинщик сего танца.
— Хорошо, только Биллу будет плохо видно, — заявила я, через плечо Кау-старшего в упор глядя на Кау-младшего, чрезмерно активно «разглядывающего» интерьер клуба.
— Это его проблемы. Прошу тебя!
Ну что же, если ты хочешь, Билл, то я станцую для тебя. Только смотри в мою сторону, пожалуйста.
Я секунду помедлила, ловя ритм, и красиво повела бедром… Да, этот танец был моим коронным номером на наших «восточных вечерах». Двигалась я не хуже Шакиры, а местами и лучше, с пластикой, к счастью, проблем не было. К тому же на мужчин мой «танец живота» производил такой эффект, что я в какой-то момент решила не злоупотреблять им, так как возбужденные алкоголем слабые мужские извилины в тот момент начинали работать совсем иначе, чем полагалось. Но раз меня просит сам Билл Каулитц, ради такого великого дела придется отойти от принципов. Через тридцать секунд кольцо стало настолько плотным, что я потеряла его из виду за спинами людей. Я закрыла глаза и слилась с музыкой, позволяя телу двигаться так, как ему хочется, рукам и ногам жить своей жизнью, отключила восприятие действительности, полностью отдавшись чарующему голосу и заводной мелодии. Еще не хватало забивать себе голову какими-то глупостями насчет мужчин. Они явление ветреное, непостоянное, а музыка вечна!
Очнулась от того, что мне аплодировали. Том и Густи кинулись обниматься. Даже стало обидно, что песня такая короткая. Ко мне подходили какие-то мужчины, трясли руку, говорили, что я была великолепна. Да я и сама это все знаю. Мне хотелось, чтобы этот танец увидел всего один мужчина. Тот, который сидел далеко и трепался с какой-то тупой девицей. Восторженный Том умчался за коктейлем, «чтобы отметить», Густи вызвался проводить до нашего столика, можно подумать, я заблужусь. Эта опека начинала с одной стороны веселить, а с другой — раздражать.
Но до столика мы не дошли, меня догнал старинный друг Дмитрий. Он жеманно обнял за плечи и прикоснулся губами к щеке. Я прикусила язык, чтобы не расхохотаться. Вид у Густика был такой, словно у него из рук вырвали синюю птицу. Подлетел Том. Почему-то без коктейлей. За то с таким взглядом, что я поняла — Димке сейчас мало не покажется! Но Дима не обратил ни малейшего внимания на ревностные взгляды моих спутников, ласково заворковал на ушко:
— Любовь моя, как подруга подруге, познакомь меня с той очаровательной Дивой у стены, с который ты в гляделки играешь весь вечер.
— Димочка, — томно вздохнула я в ответ, нежно глядя в голубые глаза и пряча за растягиванием слов дикое волнение, — та Дива не любит мальчиков. Та Дива предпочитает девочек.
— Как знать, — пощекотал он носом мою шею. — Познакомь, дружочек. А я там сам на местности сориентируюсь.
— Димочка, он очень плохо понимает по-английски, а по-немецки, как я помню, ты вообще не говоришь.
— Потому и прошу тебя об одолжении.
— Эй ты! Ты чего тут трешься? — раздался недовольный голос Тома за спиной. Все-таки не выдержал. — Это твой любовник? — грубо и без церемоний.
— Нет, Томми, что ты? — я тут же нырнула под спасительное крылышко Кау-старшего с самым невинным видом. — Познакомься, пожалуйста, это Дмитрий, моя подруга.
— Кто?! — промычал Том.
— Моя лучшая подруга, ты не ослышался.
— Что он говорит? — напрягся Димка.
— Том пытается понять, в каких мы отношениях.
— Надеюсь, ты объяснила, что в самых что ни на есть дружеских?
— Конечно. В противном случае он бы сейчас тебе лицо испортил. И я бы на твоем месте все-таки не стала приставать к его младшему брату. У тебя могут быть проблемы. Но это так, исключительно дружеский совет.
— Ну пообщаться-то со звездой можно?
Я ухмыльнулась. Знаю я твое общение, маньяк!
— Томми, моя подруга спрашивает, можно ли ей немного поболтать с твои братом?
— Которым? — затупил Том.
— У тебя их много? — засмеялась я.
— А, с этим? Валяй! Я разрешаю!
— Только меня отпусти теперь. Я пойду их представлю друг другу.
— И возвращайся побыстрее! Мы с Густи будем скучать! — Том трагично «смахнул» импровизированную слезинку, обнимая Густава. Кажется, пить парням хватит.
Билл сидел в стайке девушек, которые что-то трещали на каких-то непонятных мне языках. Он улыбался, но по бегающим туда-сюда глазам, было понятно, что ему очень неуютно в их компании. Увидев, что я иду в его сторону с парнем, он нахмурился и прищурился. Это длилось всего мгновение, но я увидела. Потом опять на его лице нарисовалась улыбка.
— Дамы, — обратилась я к девушкам по-русски, приветливо скалясь. — Позвольте вас попросить оставить нас наедине. Нам надо пошушукаться о своем, о девичьем.
— Еще чего? — какая-то тощая дылда, закинув нога на ногу, выпустила мне в лицо струю дыма. Зря она это. Я и так была в плохом настроении, а подобное обращение с собой и вовсе не терпела.
Я наклонилась над столом. Очень медленно, чтобы она хорошенько все увидела, взяла Биллов бокал с коктейлем и выплеснула ей в лицо.
— Встала и пошла вон отсюда, — произнесла с улыбкой. А потом зло рявкнула: — Бегом!
Дважды просить никого не пришлось — девушки быстро исчезли из поля зрения. Билл с восхищением пялился на меня. Глаза по пять рублей, не меньше! Как же просто заполучить твое внимание…
— Билл, это мой друг Дмитрий. Он хотел взять у тебя автограф и познакомиться, — без вступлений сразу перешла к делу. Хотела еще предупредить мальчика о пристрастиях Дмитрия. Но передумала. Пусть сами разбираются. Усадила Димку рядом с Биллом и тут же слиняла к заждавшимся друзьям. Да, вот такая я подлая!
По дороге меня перехватила Полинка. Судя по ее лицу, сообщить она мне хотела что-то весьма неприятное.
— Только быстро. Что произошло утром?
— Ничего. А что случилось?
— Да на тебя этот охранник-придурок настучал руководству. Говорит, что ты подвергала жизнь этой малолетней шлюхи опасности.
— Какой еще шлюхи? — тупизм Тома оказался заразным.
— Да дикобраза этого! Когда уже свалят отсюда? Ничего, осталось всего пять часов, и они взмоют в небо! Я напьюсь до потери сознания. Все нервы мне истрепали! Вообще не понимаю, как ты с ними общаешься второй день. Вон и с Томом во всю обнимаетесь как лучшие друзья.
— Да, мы подружились, — вздохнула я. — Между прочим, это ты мне их навязала.
— Это не повод мне об этом напоминать! Ну, что было утром?
— По версии Билла, рано утром ему приспичило посмотреть Красную площадь, и я вызвалась его проводить. Около гостиницы на нас налетели фанатки, которые попытались меня убить, — я закатала рукава водолазки и показала царапины от когтей девочек. — Нас очень выручил Том и Георг. Они вызвали охрану, а меня выдрали из толпы своих поклонниц. Вот и всё.
— Рано утром? Ты ночевала с ними что ли? — вытаращила глаза Полли.
— Дура! — цыкнула я на нее. — Я дома ночевала. Ну какую-то часть времени…
— А я уж испугалась, что ты с ними перепихнулась? Хотя Том конечно ничего, симпатичный. И твои намеренья по его тело…
— Ага, сразу со всеми, — перебила я недовольно. — У нас была знатная групповуха.
— Кто из нас еще дура? Прогулка точно не твоя инициатива?
— Что я, враг своему здоровью? — я честно посмотрела в глаза подруге, и на всякий случай поинтересовалась: — А что Саки говорит?
— То же самое, кроме того, что это ты Билла вытащила куда-то.
— Скажем так, я озвучила идею, а он ее развил. Так что тут не угадаешь, кто был инициатором. Ты прости, Полина, я бы спросила у Билла. Тут я тебе ничем помочь не могу.
— Хорошо. Подойди к Михалычу, расскажи ему все. А то он меня порвет на части. И так орет весь день, как в жопу клюнутый.
— Так больно же, когда клюют, — кисло улыбнулась я.
— Вон он стоит, упырь деградирующий, — покосилась она на своего босса.
Смелой походкой я направилась к чужому шефу. Если Билл сказал все так, как мы договаривались, то проблем быть не должно. Иван Михалыч без лишних слов позвал меня в кабинет, где пьянствовали менеджеры группы и руководство приглашающей стороны. Все были уже навеселе и мало что соображали. Вопреки моим ожиданиям там же сидел и начальник охраны группы Саки Пелка (как назло трезвый), а это было хуже некуда. И начался допрос с пристрастием.
Я держалась долго, не позволяя на себя орать и унижать. Но пьяные боссы, поняв, что размазываться я не желаю, начали угрожать, обещали сообщить на работу и даже (вот оно настоящее горе!) лишить меня гонорара. А я сидела себе на диванчике, скрестив руки на груди, закинув нога на ногу, и безмятежно внимала их пьяным речам. И лишь внутри все взрывалось криком: «Билл! Билл! Билл!!! Помоги! Защити…» А потом пришло осознание, что бесполезно звать… Я для него простая шлюха…
Когда мне позволили открыть рот, дабы оправдаться, я была кратка как никогда. Я произнесла всего три слова:
— На хер пошли. — Встала и спокойно вышла в абсолютной тишине, спрятавшись за циничной улыбкой.
Меня всю колотило. Надо что-то выпить. Какой дурацкий день! И ведь никак не кончится! Ничего, Билл скоро улетит. Еще пять часов осталось. Всего пять часов… Пять часов… Пять… Всего… Как же мне плохо… Что же это такое? Душно. Ужасно душно. Руки дрожат, как у алкоголички… Ноги подкашиваются… Воздух! Нет, лучше намочить лицо. Это все нервы. Да, вода немного приведет меня в порядок. Потом на воздух. Еще пять часов. Я обязана продержаться эти пять часов. Закрыла глаза, прислонившись к стене. Никто не увидит моих слез. Я буду сильной и веселой. Ему назло.
— Мария, — как ни в чем не бывало позвал Билл. — Я ищу тебя везде. Ты переводчик группы или кто? Почему тебя нет рядом? Ты где угодно и с кем угодно, только не со мной!
Я удивленно вытаращила глаза на этот поразительный тон. Не каждый цезарь позволял себе так общаться с рабами, как сейчас Билл разговаривал со мной. Меня передернуло.
— Иди же! — царственно поманил он рукой и скрылся в глубине зала.
Пришлось отложить водные процедуры до лучших времен и вернуться в душное помещение. Он усадил меня за столик к какой-то милой рыжей девочке.
— Что все это значит? — спросила я по-немецки.
— Эта милейшая фройлян мне очень понравилась. Но она не понимает моего английского и совершенно не говорит по-немецки. Мне нужен переводчик. Спроси, как ее зовут?
Я удивленно пожала плечами и перевела.
— Алина, — застенчиво улыбнулась девочка.
— Спроси, хочет ли она со мной трахнуться?
— Что?! — ошарашено повернулась я к нему. — Билл, ты спятил?
— Переводи, — зарычал он зло. Повернулся к девчонке, оскалился улыбкой. — Тебе можно, а мне нет?
— Билл спрашивает, были ли вы на его концерте и как он вам понравился? — с очень серьезной миной спросил я.
— Нет, мы пришли сюда с моими друзьями. Но я слышала о нем и хотела бы познакомиться, — глупо защебетала Алина, прелестно всплеснув ручками.
— Нет, Алина очень уважает твое творчество, но трахаться с тобой не будет, а если ты от нее не отвяжешься, то ее друзья набьют тебе морду, — самодовольно обломала я звезду.
— Что, она так и сказала? — опешил Билл.
— Увы.
— Отлично, тогда мы сейчас найдем кого-нибудь еще! — он обвел зал хищным взглядом.
— Билл, что происходит? — я попыталась взять его за руку, но он вскочил и стремительно направился к другому столику.
— Алиночка, извините. Билл немного не в себе, он слишком много выпил, — быстро расшаркалась я перед девчонкой, обиженно надувшей намазанные красной помадой губки.
Я подлетела к нему, когда он навис еще над каким-то столом, где одиноко сидели две девушки.
— Барышни, ради всех святых, простите юношу! Вы же знаете, как действует алкоголь на молодой несовершеннолетний организм. Они все становятся такими придурками! — радостно заявила я, хватая Билла подмышку и оттаскивая в сторону.
Намотав футболку на боку на кулак и вцепившись мертвой хваткой второй рукой в его плечо, я волокла его вон из зала. Билл пытался сопротивляться, но получалось плохо — слишком велика доза алкоголя для такого хлипкого тела. Затащила парня в маленький туалет и закрыла дверь на щеколду. Тряхнула как тряпичную куклу. Развернула к зеркалу.
— Смотри сюда! — зашипела я, поднимая голову за подбородок. — Кого ты там видишь?
Билл полюбовался своим отражением и вальяжно отозвался:
— Билл Каулитц, фронтмен группы Tokio Hotel.
— Черта с два! Там грязная, пьяная свинья, а не фронтмен группы Tokio Hotel! И я вообще там не вижу никакого Билла Каулитца! Там стоит какая-то мразь, которая мотает нервы мне и окружающим!
Я отпустила его и отошла на полшага назад, вжавшись спиной в холодный кафель. Похоже туалет — это то, что мне сейчас надо: прохладно и почти тихо.
— Зачем ты так со мной? — тихо спросил он. — Я ведь тебе поверил…
— Билл, когда ты ляпнул, что ненавидишь журналистов, я не смогла заставить себя признаться, кем работаю на самом деле. Ведь если бы я это сказала, ты не смог бы быть самим собой, а мне хотелось, чтобы ты просто отдохнул, понимаешь, как человек, как обычный парень.
— Ты получила… как это там у вас называется?… эксклюзив? Вы хорошо меня отсняли? Мне не придется краснеть? Выбери фотографии получше, пожалуйста.
Я шумно вздохнула и раздраженно произнесла:
— Тебя никто не снимал. Всё то, что ты мне рассказал, останется между нами. И только так.
Он молчал, упершись лбом в зеркало. Я разглядывала пыльные пальцы ног. Черт, Том отдавил мне все ноги со своими дурацкими танцами.
— Том лучше меня, — неожиданно заявил Билл. — Да, он лучше меня… Я не сержусь на него… Но я не ожидал такого от тебя… Мне казалось, что ты не способна на это…
— Господи, о чем ты? — простонала я. Как же меня все это утомило! Как же меня все это задолбало! Как же мне все это осточертело! — Билл, Том твой брат! О чем ты? Он любит тебя! Он очень сильно переживает за тебя!
— А ты предала меня… — словно не слыша меня, продолжал бубнить Билл. — Вы все журналисты шлюхи и проститутки. Один материал отработали, за другой принялись. Но ты не обольщайся. Том знает, что ты журналист, и будет осторожен. Знаешь, ты херовый журналист, если на самом деле пропустила такой эксклюзив со мной.
— Ну и пусть я херовый журналист, зато человек хороший и друг надежный. Жаль, что ты за все то время, что мы провели вместе, так и не понял этого. Ты совершенно не разбираешься в людях, Билл.
— Кто бы говорил! Ты такая же, как все! Им всем от меня что-то надо. Посмотри, на людей, которые меня окружают! «Билл, сделай для нас это!», «Билл, сделай для нас то!» Они используют меня. И никого не интересует, хочет Билл есть или Билл хочет в душ. Главное, чтобы Билл сделал так, как всем удобно. Подставился, выпросил, выклянчил, вытребовал. Даже ребята из группы через меня подкатывают к продюсерам, через меня выбивают новые инструменты! Все меня используют. Компания на мне зарабатывает деньги. Им плевать, что я болен, что не могу выходить на сцену из-за страшной усталости, что не досыпаю, что путаюсь во времени и пространстве… Я по утрам не знаю, в какой стране проснулся. Я не знаю, в какой стране засну. Они меня выжимают, выжимают, выжимают!!! Все эти банкеты и мероприятия, где надо улыбаться. Думаешь, оно мне надо? Нет, я обязан быть тут. Обязан! Я не могу просто пойти спать, потому что устал, я не могу выбирать хочу или нет, я обязан! Вот ты — журналист. Ты ведь тоже использовала меня. Тебе нужна была конфиденциальная информация. Что ты сделала? Ты влезла ко мне в постель и получила ее. Как ты всё удачно придумала! Я представляю, как вы там смеялись за дверью, когда меня хотели изнасиловать. Как удачно ты все рассчитала. Это был гениальный план! Лучше и придумать нельзя! Ты отлично сыграла! Браво! Я повелся. Стал тебе доверять. Как другу. Как Тому. Том! О, Том! Даже Том меня предал! Пока, значит, я там выгораживал тебя, подставлялся под удар своей службы безопасности, вы трахались! В ванной моего номера! В нескольких метрах от меня! Слыша мой голос! Вы смеялись и трахались! Да, конечно, Том опытный. У него полно девчонок. Он не такой законченный неудачник, как я. Тебе понравилось? Он ведь лучше? Скажи, он лучше, да?
Я не смогла справиться с лицом — его перекосило от грандиозного удивления. Так вот чего он взъерепенился, а я-то, дура, комплектовала по поводу своей работы!
— Ты ненормальный! Ты вообще соображаешь, в чем меня сейчас обвиняешь? Дело не в том, что ты приревновал меня к своему брату-близнецу, а в том, что ты сейчас оскорбляешь меня как человека и как женщину, ты не просто ставишь под сомнение мою порядочность, ты унижаешь меня своей ревностью. Как ты вообще мог такое подумать? Я и Том? С ума сойти! Том больше всех дергается по поводу твоих проблем! И это было первым, о чем он стал у меня выспрашивать, — как все прошло! Он ведь с нами не пошел только из-за тебя, хотя очень хотел! Думаешь, ему приятно было торчать в отеле, пока ты где-то развлекался? А ты меня под него «подложил»! Я в шоке! Меня так еще никто не оскорблял! Ты… Ты… Ты кусок идиота! А что касается эксклюзива и подстав — поверь, ни один эксклюзив не стоит того, чтобы подвергать человека такому стрессу, какой ты пережил в милиции. Ты… Ты так разочаровал меня, Билл…
— Ты врешь! Ты журналист…
— И что?! Что из того, что я журналист?! А ты рок-музыкант! Значит, ты глушишь водку литрами, колешься и ведешь аморальный образ жизни? Между прочим, из-за наркоты, найденной у тебя, нас имели в милиции два часа! Значит, наркота была твоя! Да? Если ее нашли у тебя! Твоя?
— Ее подбросили!
— А почему я должна тебе верить? В милиции мне говорили обратное.
— Потому что это правда!
— Я верю тебе. Но почему ты не веришь мне?
— Не знаю… я… запутался...
Боже, бедный мальчик, как же тебе тяжело. Я испытала просто-таки огромнейший приступ нежности к этому закомплексованному человечку, сделал шаг вперед, обняла его за талию, прижалась щекой к спине, произнесла очень ласково:
— Ты лучше…
Что произошло дальше — я не поняла. Билл ни с того, ни с сего заехал мне локтем поддых. Я ахнула… Едва не упала. Боже, как больно! Он резко развернулся. Глазищи сумасшедшие, злые. Мне стало страшно. Он готов был ударить еще раз. И еще. Он готов был вылить на меня всю свою душевную боль, причиняя физическую боль мне. Больно… Больно так, что даже закричать не могу, лишь тоненько скулю, сползая по стене.
Он как будто проснулся. Вздрогнул. Лицо перекосило от ужаса. Испуганно попятился. Губы задрожали. Потом кинулся ко мне, начал ловить руки. Я прошипела:
— Отойди.
Он отшатнулся. Взгляд как у собаки, случайно укусившей хозяина, которая и рада бы исправить ситуацию, да не знает как.
Щеколда никак не хотела сдаваться. Я нервно теребила противную пипочку, проклятый язычок застрял в отверстии. Билл жался в углу, не зная, что предпринять: то хватался за волосы, то закрывал лицо трясущимися руками, то делал робкую попытку опять приблизится ко мне, но в последний момент терял смелость и вжимался еще больше в угол. Когда дверь все-таки поддалась, он резко навалился на нее, мешая мне выйти. Жалобно заглянул в глаза, попытался взять за руку.
— Не стоит, — спокойным голосом сказала я, высвобождая кисть и отодвигая его в сторону. — Нас не правильно поймут. Фронтмен Tokio Hotel устраивает истерики журнашлюшке — это будет хорошим эксклюзивом для моих собратьев по профессии.
Из туалета я выскочила как ошпаренная. Надо найти сумку и возвращаться домой. Не хочу больше ничего. Пусть поступлю не профессионально, пусть сбегу. Не-хо-чу. К тому же гонорара меня уже лишили. Полинке в любом случае попадет. Так что с чистой совестью могу валить отсюда на все четыре стороны. Надо только с мальчишками попрощаться, все-таки они ни в чем не виноваты. Будет некрасиво, если я удалюсь по-английски.
Моя сумочка одиноко висела на спинке стула. За столом никого. Георг, судя по всему, шикарно проводил время с кем-то. А вот куда делся Густав? Или тоже мальчик нашел себе девушку по душе? Ну и ладно. Главное, с Биллом больше не встречаться. Не хочу его видеть. Я перекинула тонкий ремешок через плечо и отправилась на выход. Как же душно… Эту дымовую завесу можно ножом резать. Вон кто-то еще умудряется танцевать… О! Том!
Том плавно качался из стороны в сторону в такт музыке. В одной руке сигарета, в другой наполовину пустой бокал с коктейлем. Увидев меня, он расплылся в совершенно наисчастливейшей улыбке. Мотнул головой, приглашая присоединиться. Я молча отказалась. Не до танцев мне сейчас. Он скуксился, не глядя, сунул бокал ближайшей к себе девице и забавной утиной походкой направился ко мне.
— Мария, ты божественно танцуешь. Я хочу повторить.
— Том, мне пора…
— Куда ты?
— Домой.
— Счастливо.
— И тебе удачи.
Я еще немного посмотрела, как он балдеет, и побрела прочь. Навалилось все как-то скопом… Завтра весь этот кошмар забудется. Завтра все будет хорошо. Завтра его здесь не будет.
Том неожиданно обнял меня со спины, начал раскачивать. Я устало улыбнулась. Он жутко настырный. Прям как его брат.
— Мария, я тебе нравлюсь? — нараспев спросил парень.
— Да, — честно ответила я.
— А почему ты весь вечер смотришь на Билла?
— А почему мне нельзя смотреть на мужчину, с которым я провела ночь?
— Но я ведь лучше.
— Я не знаю.
— Что тебе мешает это узнать?
— Принципы, Том. Я не сплю с двумя мужчинами из одной компании. Извини. Ты упустил свой шанс меня трахнуть, когда в туалете начал спорить с Георгом на меня.
— Как грубо, — скривился он, поворачивая меня к себе лицом. Его руки сползли с талии на задницу. — Я привык добиваться своего.
— Том, это бесполезно. Ты мне очень нравишься. Очень-очень. Но я не могу заниматься с тобой сексом, так я предам Билла. Я не хочу его предавать.
— Ерунда! Ты думаешь, Билл тебе позвонит? Или сделает своей девушкой? Не будь дурой! Мы скоро улетаем. Возможно, мы больше никогда сюда не вернемся. Так чего ты теряешься? Не каждому выпадает шанс трахнуть обоих Каулитцев, — он резко прижал мои бедра к своим. Я оценила: хороший стояк у мальчика.
— Считай, что я его упустила, — с трудом отодвинулась от Тома.
— Послушай, я ведь видел вчера, что ты с меня глаз не сводишь, — он так мял мои ягодицы, что я начала серьезно опасаться новых синяков.
— Руки выше положи, Том, — строго сказала я. Боже! Да он пьяный в стельку! Или в зюзю — кому что нравится! Еле на ногах держится.
— Да, ты готова была на все ради меня.
— Ты себе льстишь.
— Нет, я видел. Я всегда вижу, когда девчонки западают на меня. Но когда ты ушла с Биллом… Мне кажется, это была очень плохая шутка.
— Более того, это вообще не было шуткой. Том, руки.
— Я знаю, что дурак. Знаю. Прости. Это было… В общем этот спор… Это было низко и подло по отношению к тебе. Но я видел и то, как Билл на тебя смотрит, слышал его голос. Я знал, что ты сможешь его раскрутить. Я был в тебе уверен. И я уступил тебя ему. Знаешь, между близнецами такое практикуется. Один девочку попробовал, потом другому передал.
— Если у вас такие порядки в семье, то мне вас искренне жаль. Я не Красное знамя, чтобы меня из рук в руки передавали. Увы, тут вы обломаетесь. Я сама и только сама выбираю себе мужчину.
— Это тебе так кажется. Поедем в отель или куда-нибудь в укромное место, где нас никто не побеспокоит. Что тебе жалко что ли? Ты тут со всеми, как я понял…
— Ты не правильно понял, — зло перебила я малолетнюю пьянь.
— Да? А что ты делала в том закрытом кабинете с тем толстым мужиком полчаса?
— Он, Томми, а так же твои боссы, при участии стукача-Саки, имели мой мозг и сознание в извращенной форме за то, что ваши фанатки изодрали меня утром у гостиницы. Обещали уволить к чертовой матери без выходного пособия.
— И что ты им сказала?
— Я объяснила им, как пройти по одному известному адресу в одно интимное место.
— И ты думаешь, я поверю?
— Это твои проблемы. Не веришь, пойди и загляни в кабинет. Там будет много всего интересного. Руки, Том! Прекрати меня лапать! Я очень тебя прошу!
— Я хочу тебя!
Том закружил быстрее, полез целоваться. Я отвернулась, и его губы сомкнулись на моем ухе.
— Том, перестань! Прекрати немедленно. Я прошу тебя.
— Ну тебе ведь нравится! Я же вижу! — он начал меня тискать и сильнее прижиматься, тереться бедрами.
— Том!
— Что ты ломаешься?
— Том! Прекрати!
— Вы все такие, вам поломаться надо.
— Я не все! Том! Пусти!
Мне срочно нужна помощь! Только нам скандала не хватало! Билл! Билл! Помоги! Я судорожно рыскала взглядом по толпе, пытаясь найти Билла. Черт! Он же в туалете, небось, до сих пор торчит! Ни Георга, ни Густава, никого, кто бы мог защитить меня от пьяного Тома!
Я разозлилась.
— Том, если ты сию минуту не отпустишь меня, я буду вынуждена применить к тебе силу.
— Ты любишь агрессивный секс? — дыхнул он в лицо перегаром. — Да, крошка, я видел следы на твоем теле! Билл рассказал, что ты первоклассная в постели. Он тобой со мной поделился. Я с ним, он со мной. Хорошо иметь брата-близнеца.
Ах ты маленькая похотливая дрянь! Ах вы малолетние ублюдки! Я тут перед ними бисер мечу, а они меня друг другу дарят! Черта с два!
Том сам насадился на мою коленку. Я даже не ожидала, что выйдет так сильно. Он громко охнул и согнулся пополам. Н-да, удар в пах и без того болезненный, а при хорошей эрекции так и вообще улетный по ощущениям.
На душе стало пусто. Никаких эмоций. Усталость навалилась тяжелой плитой… Я почувствовала, что хочу домой, хочу спать. Да, просто спать. Столько, сколько понадобиться для восстановления организма. Повернулась и наткнулась на ничего не понимающего Билла. Он вцепился в меня тревожным взглядом. Я лишь устало хмыкнула, даже не сгримасничала, просто позволила лицу отразить все эмоции:
— «Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы… Просто позови меня, сделай так, чтобы я был рядом…» — передразнила его с сарказмом, стараясь, чтобы обида и боль не прорвались наружу. И так вся наизнанку перед ним. Усмехнулась. Боль ясно прозвучала в голосе, таки прорвалась… Усмешка как всхлип. Лишь бы не разреветься… Глаза в глаза.

Ты хотел унизить меня? У тебя это отлично получилось.
Все не так, поверь мне! Мне очень плохо. И одиноко…
Ты ударил меня… Как я могу доверять тебе после этого?
Это случайность!!! Пожалуйста… Не уходи…
Я звала…

— Я услышал… — растерянно прошептал он.
Он хотел взять меня за запястье, но я лишь отшатнулась и прижала руку к груди, оберегая от его прикосновений. Последний раз оглянулась на старшего. Над корчащейся от боли фигурой Тома склонились какие-то люди. Я видела, что к парню бегут Дэвид Йост и Саки. Продюсер что-то орет, но у меня словно голова отключилась от чужой речи, я не понимала ни слова. Судя по выражению его лица, он кричал явно не слова благодарности. Я подняла вверх руку и показала ему средний палец. На воздух! На улицу! Хочется домой. В постельку. И спатеньки.

«Равик» пришлось бросить в ближайшем дворе — Москва глухо стояла в пробке. Я и так добираюсь до «Охотного ряда» больше полутора часов, хотя здесь ехать от силы десять минут. Полинка, небось, палочки сгрызла от гнева, сидя в японском ресторанчике в ожидании мокрой курицы, то есть меня. А я, спрятавшись под зонтом, совершенно не спасающим от сыплющейся с неба осенней влаги, бежала в «Ги-Но Таки». Всю жизнь бегом. Везде опаздываю. Всегда спешу. Хочется остановиться, замереть и оглядеться вокруг. Хочется увидеть окружающий мир. А я все бегу и бегу…
Полина протирала руки влажной горячей салфеткой, когда я уселась перед ней за столик, заулыбалась, засветилась.
— Давай-давай, как раз сейчас поесть принесут, — поторопила она меня. — Я уже все заказала. Наверное, есть хочешь? Устала?
Я кивнула, скинула мокрую куртку на соседний стул, довольно вытянула промокшие и изрядно озябшие ноги.
— Чай девушке принесите! Зеленый. Жасминовый, — попросила подружка пробегающую мимо официантку. — Или тебе лучше с бергамотом заказать?
— Любой пойдет, — отмахнулась я. — Сто лет тебя не видела. Дико соскучилась.
— Хоть бы позвонила, — обиженно отвела она глаза.
— Да я только из Венесуэлы прилетела три дня назад. Никак не адаптируюсь ко времени. Все-таки отставать на 7 часов гораздо приятнее, чем спешить. Вещи вот распаковала, с делами разобралась немного. Устала страшно. Держи.
Протянула ей сувениры. Полинка принялась восхищенно рыться в пакете.
— Это антикварная лампа из Ирана. Говорят, что в ней жил джин. Или живет. И только руки влюбленной девушки могут пробудить его ото сна, — принялась я восторженно врать. — А этот гамак из Венесуэлы. Повесишь на даче, будешь кайф ловить.
Она потянулась ко мне через стол и обняла, поцеловав в шею.
— Спасибо, дорогая! Я так по тебе скучала! Как ты съездила? Как Родька?
Перед нами положили приборы, расставили плошки с супом.
— Съездила нормально. Провела сутки в баррио. Так Родриго мне такую истерику закатил, что мама родная! Думала, убьет.
— Что такое баррио?
— Это огромные поселения бедняков. Там царит абсолютная беспредельщина. Шикарный вышел репортаж. Великолепный!
— Ты ненормальная. Не понимаю, как Родриго тебя отпустил?
— А он и не отпускал. Я сама ушла. Мне надо было встряхнуть организм, дать ему пинка, иначе я бы совсем загнулась.
— Успешно?
— Неа.
— А у меня для тебя тоже есть две новости, — загадочно улыбнулась Поля. – Надеюсь, что они тебя порадуют.
— Колись.
— Тебе шеф дал денег, — она протянула мне голубенький конверт с логотипом фирмы. — Он, правда, говнился, но эти сопли на него так надавили, что денег шеф дал. И сверху еще добавил.
— Ого! За деньги спасибо, — спрятала конверт в рюкзачок, даже не потрудившись пересчитать содержимое. — Только не поняла, какие сопли?
— Ну эти… Как их там?
— Мальчишки из «Китайского общежития»?
— Ага, — Полинка залилась веселым смехом. И что я такого сказала?
Палочки подхватили вассаби и погрузили его в соус. В «Ги-Но Таки» самый ядреный вассаби в Москве. Такой, что прошибает до мозга. Из-за этого я не любила есть его «живьем», предпочитая размешивать в соевом соусе. Впрочем, так положено делать в любом случае.
Полина наконец-то прекратила хохотать. Достала зеркальце, принялась рассматривать глаза на предмет расплывшейся туши из-за выступивших слез.
— Ты там что-то говорила про две новости. Если вторая такая же приятно-хрустящая и с водяными знаками, то я тебя расцелую при всех, — лениво пережевывая ролл с семгой, произнесла я.
Подружка тянула время. Припудрила носик и подправила глаза. Я начала потихонечку злиться. Медленно спрятав косметику в сумку, она довольно заявила:
— Тебя искал дикобраз!
Я подавилась суши. Закашлялась. Полинка испугалась, принялась хлопать по спине. Теперь пришла моя очередь вытирать слезы.
— Билл? — выдавила я из себя, когда смогла говорить.
— Ну, если это чучело…
— Полина! Не называй его так! Ты же прекрасно знаешь, как их зовут! — взорвалась я.
— Ты только не ори. Успокойся. Нервная такая… На нас вон люди оборачиваются… — перепугано зашептала Поля.
— Плевать! Что он хотел? Давно? Что говорил?
— Ты чего? — осторожно спросила она, взяв меня за руку. — Ты что так возбудилась-то? Машка, миленькая, что с тобой? Я, конечно, знаю, что они тебе насолили, но не думала, что ты так бурно отреагируешь. Хорошо-хорошо, я больше ни слова не скажу.
— Воропаева! Говори! Все хорошо. Говори!
— Уверена?
— Твою мать! Да! Да! Да!!!
— Ты только не нервничай так. В общем, мы их сбагрили в аэропорту, и я в отпуск на следующий же день ушла. На три недели на Шри-Ланку улетела. Мне так повезло, что наши операторы-сотовики там не брали, ты себе не представляешь, а то бы Биг Босс мне весь отпуск испортил. Возвращаюсь, Иван Михалыч на ушах стоит. Говорит, что менеджеры этого дурацкого «Китайского общежития» (как ты их круто обозвала!!!) оборвали все телефоны с просьбой дать им координаты переводчика. А их, кроме меня, никто больше не знает! Открываю почту, а там куча писем, мол, как связаться с переводчиком. Я чай попить не успела, а мне звонок и такой милый голос начинает что-то вещать и требовать телефон фрау Ефимовой. Я объясняю, что мы не распространяем конфиденциальные сведенья о сотрудниках. Нет, нет и нет! И такое продолжалось целую неделю. Звонили разные люди, и требовали у меня твой телефон.
— Разные?
— Ну да. Я ж тебе говорила, что они там в английском ни бум-бум. Видимо, они каждый раз понимали, что я чего-то не догоняю, и пробовали зайти с разных сторон, даже придумали трогательную историю о том, что солист тебе денег много должен, а как передать-переслать не знает.
— Ты дала им мой телефон?
— Я пообещала Биллу передать его телефон тебе, — Полинка протянула листок с наспех написанными цифрами. — Он очень просил позвонить. Он невменяемый какой-то был. Все твердил, что с тобой что-то случилось. Я его чуть к черту не послала, ворона крашеная. Раскаркался тут! Ну что с тобой случиться может? Идиот!
Я передернулась, вспомнив того мужика с мачете на узкой улочке в гетто темной ночью… Действительно, что со мной может случиться… Убьют и все дела.
— Когда Билл звонил?
— Точно не помню… В десятых числах августа… кажется…
В груди защемило, затянуло, задергало... Я ездила в баррио 13 августа. В понедельник. Родриго еще накануне все выходные со мной провел.
— Да! 14 августа он и звонил! Точно! Потому что в тот день, и это меня особенно взбесило, он меня из-за стола вытащил, мы шефскую днюху отмечали. Он там что-то бормотал, но мы с переводчиком не заморачились особо. Они страшно на тот момент нам всем надоели.
— Полина, ты дала мой телефон Биллу?
— Да. Только не Биллу, а его брату. Еще месяц назад. Он умеет уговаривать. Я сказала Тому, что тебя нет дома, ты в вечной командировке, тебя перевели работать в другую страну. Куда — не знаю. А что, не надо было давать категорически?
Я швырнула палочки на стол, откинулась на спинку и недовольно поджала губы. После прогулки по баррио мое душевное равновесие немного восстановилось. По крайней мере истерики прекратились. А сейчас я даже и не знаю, что делать…
— Зачем? — буркнула я.
— Машенька, клянусь, они два месяца меня доставали! Прости меня. Пожалуйста, прости. Я не смогла…
— Перестань, — жестко прервала подругу. Сосредоточилась на еде.
Мы молча жевали минут пятнадцать. Полинка прятала глаза и всячески от меня отворачивалась. Я и сама не хотела на нее смотреть. Нет, никакой обиды нет. Проблема в другом: я боялась… Боялась как тогда, в гетто. Смесь страха и эйфории, когда до гибели остается всего один шаг… шаг в пропасть без парашюта — несколько секунд полета, прежде чем тело перестанет существовать…
— Ты очень расстроилась? — деликатно спросила Поля.
— Нет, — тяжко вздохнула, раздумывая говорить или нет. Потом решила, что надо сказать. Полинка поймет. Она мой самый близкий друг. — Просто в Венесуэле я ходила под руку со смертью, думала, что избавилась от всего этого, а вот видишь, как получилось… Билл звонил тебе в тот день, когда меня чуть не убили.
Она громко ахнула.
— Как это?
— Вот так это. Не знаешь, зачем они меня искали?
— Том сказал, что Билл переживает из-за произошедшего и хотел бы помочь тебе с ремонтом разбитого мотоцикла. Я только плохо их понимала. Ты же знаешь, я в немецком еще хуже, чем они в английском.
— Ааааа, ну пусть дальше переживает. В следующий раз скажи, что я и сама могу починить свою «Хонду», совершенно не нуждаюсь ни в чьих подачках.
— Маша, — Полина смотрела мне в глаза, ее голос звенел от напряжения. — Какой мотоцикл?
— Билл завалил мой мотоцикл на дороге. Ремонт обошелся, мягко говоря… В общем не будем о грустном…
— Что Билл сделал? — каждое слово падает металлическим шариком на тонкое стекло души. — Маша. Что. Сделал. Билл.
Стекло не выдержало. Лопнуло. Разлетелось алмазной россыпью. Меня прорвало. Я говорила-говорила-говорила. Прятала глаза и рассказывала подруге все-все, кроме совсем уж интимных подробностей. Все-таки это не моя тайна, но мне она доверена, и я ее сохраню. Полинка, молодец, слушала, не перебивая, не мешая литься словам, держа меня за руку, словно поддерживая.
— Что же ты, глупенькая, мне сразу не сказала? — ласково улыбалась она. — Что было дальше?
— Дальше все было хорошо. Я вышла из зала. Поняла, что сейчас разревусь при всех. И ушла в туалет. Там посидела, поревела и поехала домой. А вот что было после этого, я почти не помню. Я приехала, еще поревела, легла спать. Спала, судя по часам, сутки, может чуть больше. Просто вырубилась и все тут, мертвецкий сон — это про меня. Проснулась от того, что мне плохо. Вот реально так, конкретно плохо. Хочу встать, и не могу. С горем пополам достала градусник, температура 40. У меня ни лекарств дома, ни денег, ничего. Хотела позвонить кому-нибудь, чтобы пришли. Но с постели сползла на пол и всё, и дальше ни с места. Слабость дикая. Ноги не держат. Я даже не смогла испугаться. Забралась обратно в постельку. Думаю, сдохну, ну и фиг с ним, все равно никому не нужна, жалко только найдут меня тут грязную, потную и вонючую, отвратительный видок! Хорошо пульт от телевизора под подушкой валялся. Хоть телек меня немного развлекал между провалами. Так прошло, как потом выяснилось, еще три дня. Кто-то звонил постоянно, а я встать не могу. Температура держится до черноты в глазах. Я хотела хоть по стеночке до кухни дойти, меда сожрать, может какой-нибудь парацетамол выпить… И не могу. С постели не могу соскрестись. Даже сесть не могу, голова так кружится, что того гляди потолок с полом около моего лица одновременно сойдутся! Я ж четвертые сутки не евшая! Вообще шевелиться уже не могу. Приехал Петрович с Лариской, это моя подружка на работе. Типа потеряли они меня. Вызвали участкового, взломали дверь. Так они меня и спасли от голодной смерти. Говорят, что я в бреду была, горела вся. «Скорая» обколола, капельницу поставила, в больницу забирать не стали. Сказали, что простуда у меня, организм ослаблен, да еще нервное перенапряжение — вот и шандарахнуло так сильно, мол, организм предупредил, что еще немного и он сдохнет. А мне так плохо было, что хотелось уже побыстрее… В общем Петрович дал мне пару дней на зализывание ран, а потом в Иран на три недели, освещать угнетение этих чертовых мусульманских женщин. Ну надо, так надо! Лариска меня за два дня на ноги поставила, я и полетела. А куда деваться? Работа такая. Меня кормить некому.
В Иране, конечно же, долечилась. В порядок себя привела немного. Нервы успокоила. Меня там встречающая сторона всячески развлекала и ублажала. Я немного отошла. Но вот что-то сломалось во мне, что-то треснуло. Даже не обида на Тома или Билла. Нет. Что-то другое. Как будто крылья мне вырвали с мясом. Я пытаюсь взлететь и не могу. Рыпаюсь, подпрыгиваю, а крыльев-то нет…
Потом вернулась домой. Еще три дня дома побыла. И такая тоска меня накрыла, хоть вешайся! Хожу по квартире и воем вою. Спятила совсем. Петрович и так на меня ворчал, что с работы не выгонишь, а куда я пойду? Я к людям поближе тянусь, чтобы сбежать от себя. А ночами-то дома… Подхожу к нему, говорю: «Выручай, Петрович, что-то в голове у меня щелкнуло, не могу дома быть, пошли куда-нибудь на задание, его ж тебе кроме меня никто так хорошо не сделает». Ну Петрович и выслал меня в Венесуэлу к нашему Родьке спецкором. На два месяца. Велел хмурой не приезжать, а то лично побьет. Даже командировку организовал.
Видимо Петрович Родьке звонил, предупредил, что я никакая. Родриго встретил меня как дорогого гостя, чего обычно с ним никогда не случалось, даже когда мы вместе жили. Развлекал как мог, на гитаре играл, песни мои любимые мурлыкал. Секс! Боже, какой же он был шикарный в те дни! Никогда таким не был. Я вроде бы и рада, и повеселела, и даже реагировать начала на внешние раздражители, но на душе так плохо, что сама стала к Родриго жаться, сама стала просить его меня туда свозить, сюда, с теми познакомиться, с этими. Вот о баррио написала. В Каракасе шок был, что я, простая русская девчонка, в такую клоаку залезла, живой выбралась да еще хороший материал сделала. Эх…А оно все равно как давило так и давит. Как я не старалась от себя убежать, оно так давило, что кричать иногда хотелось. И в голове постоянно крутятся его песни…
— Родриго?
— Причем тут Родриго? Я говорю про Билла! Я и песен-то его толком не знаю, всего два концерта слушала, половину слов не разберешь, еще девки орали так, что и Билла-то не было слышно. Я думала о нем ежесекундно. В постели с Родькой, я прикусывала язык, чтобы не стонать его имя. Однажды Родя понял все, говорит, давай поиграем, я буду он, а ты будешь сама собой, иначе не могу так, вижу, что ты с ним вся. Но я не смогла, да и не стала так оскорблять Родриго. Или Билла? Знаешь, это ужасно, когда ты не принадлежишь себе.
— Почему же ты ему не позвонила?
— У меня нет его телефона. Да и что я скажу? Сама подумай, что я ему скажу? Ведь это мои ощущения. У него все хорошо, он счастлив. Он продолжает выступать. Я читала его интервью. У него появилась девушка. Его жизнь — мармелад в шоколаде! Том же мне сказал…
— Том — подонок!
— Не смей так про него говорить!
— Я повторю это! Ты что не поняла, что там все было подстроено? И то, что он не взял утром трубку, и то, что он затащил тебя в ванную и раздел, и то, как он вел себя на вечере? Ты не поняла, что он сделал это специально?
— Он не мог так поступить. Нет! Том безбашенный, приколист, балагур, он добрый малый и хороший друг, он не мог так сделать. По крайней мере, осознано!
— Открой глаза! Он подставил тебя!
— Зачем? Какая ему выгода?
— Прямая!
— Нет, дорогая, Том уважает Билл, он не станет делать так, чтобы брат страдал. Да и глупо рисковать отношениями, только ради того, чтобы отогнать телку.
— А может он просто пытался тебя отбить? Да, Том пытался тебя отбить! Он тебя у гостиницы спас, раны тебе зализал, весь вечер развлекал…
— Ты такая дура.
— Это ты дура. Глупая, слепая дура. Ты нравишься Тому. Ты в курсе, что близнецы сцепились после твоего ухода? Билл налетел на Тома как коршун на цыпленка. Их растащить не могли. Драка жуткая была. Потом Билл орал что-то на своего телохранителя и Дэвида. Я так поняла, он куда-то собрался идти, а его не пускали, чуть ли не за руки хватали, силой удерживали. Но он все равно выбежал на улицу. Носился как угорелый туда-сюда. Потом вернулся, и они вновь с Томом поругались, их друзья сдержали, второй раз подраться не дали. Матерились ужасно. Позорище такое. Хорошо, что вечеринка была закрытой, в прессу ничего не просочилось.
— А Дэвид как объяснил поведение ребят? Ты ведь с ним так хорошо общалась.
— Никак. Дэвид был зол, как собака. Сказал, что они перепили, и он с них в гостинице шкуры спустит. Очень извинялся. Стыдно ему было. Да и устал он сильно от них. Этот детский сад кого хочешь до дурдома доведет.
— Я представляю…
Мы еще долго болтали с подругой о своем, о девичьем. На душе было как-то непонятно. Словно я стою над пропастью, надо прыгать, а за спиной нет крыльев…
Полинка остановилась около ступенек, ведущих в подземный мир метро, странно на меня посмотрела и захихикала.
— Скажи мне, Ефимова, а он вообще как в постели?
— Нормальный. Нежный, внимательный и ласковый.
— А там у него все в порядке? — она многозначительно скосила глаза на низ моего живота. — Солидно? Или так себе?
— Там, слава богам, тоже все очень хорошо. То, что надо, — я состроила хитрую рожицу. Поля эротично вздохнула.
— Прикинь, как тебе подфартило. А его все геем считают.
— Он такой же гей, как мы с тобой лесбиянки, — засмеялась я, целуя ее в щечку. — Только не трепи о моем везении, если не хочешь остаться без меня. Фанатки они такие… Они за Билла меня живьем закопают.
— Позвони ему.
Я качнула головой. Не буду. Не хочу.
— Глупо. Ну да не мне тебя учить.
Она помахала рукой и быстро сбежала по ступенькам, скрылась в переходе. Я так и стояла, смотрела сначала ей вслед, а потом подставила лицо дождю.
Кудлатое небо ползает грязно-оранжевым брюхом по ночному городу, пытаясь удобнее устроиться. Ему предстоит долгая спячка, почти забвение на долгие месяцы. Сильный холодный ветер вымораживает душу. Дождь давно уже промочил одежду. Ноги ничего не чувствуют. По лицу стекают капли. Как слезы… Дождь шепчет твоё имя… Будто хочет напомнить, как мне тебя не хватает… Дождь плачет... И его слёзы текут по моим щекам…
Управлять машиной в состоянии возбуждения — форменное самоубийство. Я еле доехала до дома, несколько раз выслушав от водителей сердитые гудки, а один даже окошко открыл, чтобы обматерить меня, лохушку. Пару раз я проскочила на красный свет, и уже около дома рассталась с пятьюстами рублями, нагло нарушив правила прямо перед носом инспектора: чтобы не остаться без прав, пришлось расстаться с деньгами. И это окончательно меня расстроило.
Дома я сначала попыталась написать статью, потом поболтала с друзьями в Интернете, но отвлечься от назойливых мыслей никак не удавалось. Я стояла на распутье… Хотелось позвонить ему. Просто услышать его голос. Нет! Нет! Нет! Он счастлив. У него есть девушка. Я читала на одном из сообществ в Интернете… В ту ночь Родриго уже спал, а я сидела у ноута и делала вид, что пишу статью про баррио (боже мой, как же он орал на меня из-за этой вылазки! Я вернулась очень удачно: злость сменилась беспокойством, а беспокойство постепенно переросло в отчаянье, что ничего уже нельзя исправить. И вот в тот момент я, насвистывая «Зайцы косят траву, трын-траву на поляне», переступила порог номера. Сказать, что Родриго был счастлив, значит ничего не сказать, но орал он знатно, хи-хи-хи). На самом деле я единственный раз за три месяца залезла в сеть с целью узнать, как у него дела. И первое, на что наткнулась — это интервью с Томом о новой девушке Билла. А потом нашла еще одно интервью, где Билла все-таки раскрутили на информацию о пассии. В память врезались слова: «Она то, что на самом деле мне надо. Она понимает меня как никто другой. Рядом с ней я абсолютно счастлив». Вот и на кой я ему буду звонить? Чтобы услышать, что у него есть девушка и он счастлив? К черту!
Колонки звякнули. В правом нижнем углу монитора замигало письмецо. Мне кто-то написал! Родриго…

Ефимова, салют тебе из теплого Каракаса!
Надеюсь, ты добралась нормально и без приключений на свою тощую задницу? Хотя о чем это я? С твоим куриным мозгом только приключения на нее и искать. Помнишь, мы говорили о твоем переезде в Каракас? Я даю тебе в разработку новый проект, набирай под себя людей, делай, что сочтешь нужным и интересным. Финансы на все это есть. Можно купить тебе квартиру тут, недалеко от издательства, но вообще-то я хотел бы, чтобы ты жила у меня — задолбался я по гостиницам с тобой шманаться, словно бомжатина какая-то, хочу домашнего уюта как у всех. Помнишь, как нам было здорово, когда мы вместе жили? Только ты и я. В постели ты меня устраиваешь, в быту тоже, так что, обдумай мое предложение о семье.
Родриго

Три раза перечитала письмо. Это мне мерещится или Родриго на самом деле сделал предложение? Родриго, о котором мечтало пол-института? Родриго, из-за которого меня однажды избили старшекурсницы, потому что он бросил какую-то там деваху и ушел ко мне, сопливой пигалице? Родриго, с которым мы прожили полгода, а потом еще год я рыдала в подушку, потому что он меня бросил? А сколько стоило приложить трудов, чтобы остаться с ним друзьями? И вот этот ловелас сейчас решил остепениться и создать семью? С кем? Со мной?
Я пошарила по столу в поисках сигарет. Где-то должна валяться пачка… Я так редко курю, что одна пачка не кончается месяцами. Нет, надо еще выпить абсента. Полбутылки в холодильнике стоит с прошлого раза. Сделать себе коктейль, как делал Билл, покурить и выпить. Такие серьезные дела с кондачка не вершатся.
Что же делать? Что ответить Родриго? Чисто теоретически я за ним буду как за каменной стеной. Но… При всем моем уважении, я не люблю его настолько, чтобы связать свою жизнь, развлекаться — да, но жить… Как я буду с ним каждый вечер в постель ложиться?
Где же эти сигареты???
Я полезла на книжную полку, куда Лариска, пока я болела, а она тут хозяйничала, сгрузила весь тот бардак, что горой возлежал около монитора. Вот ведь какая я свинья — убираюсь раз в столетие, все пылью заросло, хоть бы завалы разобрала, кому нужна такая ленивая хозяйка в доме? Случайно задела стопку каких-то черновиков, и она веером рассыпалась по полу. Криворукая овца! Откопала сигареты. Закурила и уселась на полу, перебирая листки… На обороте одного из них были написаны какие-то цифры. Подчерк не мой — убористый, ровный, овальненький… Что это? Какой-то текс на немецком… Стихи? Лариска что ли ерундой страдала?

«Dein bild ist sicher ich trags in mir
Über 1000 Meere
Zurück zu dir
Zurück zu uns
Wir dürfen unsern glauben nich verliern
Vertrau mir»
— «Твой портрет неизменен Я ношу его в себе Через 1000 морей Обратно к тебе Обратно к нам Мы не можем потерять нашу веру Доверяй мне», — перевела вслух. Еще раз перечитала. — Что за бред?
Скомкала лист и отправила его в пакет с мусором.
После абсента мне стало хорошо. Ну, относительно, конечно, хорошо. По крайней мере, мысли хоть и путались, но в состоянии легкого алкогольного опьянения уже не выглядели такими пугающе тупыми. Да, Билл ушел. У него своя жизнь, свой путь, а мне надо налаживать свою. Что же ответить Родриго? Или позвонить для начала Биллу? Нет, надо что-то написать Родриго… Родьке… Что? Черт, как этот мальчишка меня сделал! Всего одной ночи хватило, чтобы выбить меня из колеи! Черт! Черт! Черт! Правильно говорит Родька, надо влюбиться. Нужен нормальный мужчина, который будет обо мне заботиться и защищать. Билл свалил в туман и слава всем богам! Еще бы он убрался из моей памяти, и я вообще была бы счастлива! Полинка говорила, что он меня искал. Искал… Зачем? После того, как я врезала его вдрабадан пьяному братцу по яйцам, что он может мне сказать? Но ведь и Том звонил. Обложили, черти, cо всех сторон. А может с ним случилось то же самое, что произошло со мной в милиции? Может он так же почувствовал мой страх, мое отчаянье, поэтому позвонил Полинке сам? Ни кого-то там попросил, а сам, лично! Вот еще пятьдесят граммов абсента и я поверю в НЛО и зеленых гуманоидов. Дура!
Или позвонить пока пьяная?..

Какой сегодня день?
Время замерло. Дней больше нет. Без тебя.
Какое сейчас над тобой небо?
У горизонта фиолетовый зефир, над головой розовая сахарная вата, а между ними прослойка из зеленовато-желтого мятного желе. Как тогда.
Что у тебя под ногами?
Бездна. Пустота. Я боюсь идти вперед. Мне страшно.
Чего ты боишься?
Я боюсь лететь. Я уже падала. С тобой.

Я зачем-то достала из рюкзака бумажку с номером его телефона. Несколько секунд смотрела на цифры, потом кинулась к пакету с мусором.
Да! Да! Так и есть! Это написал Билл!!! Он оставил мне номер своего телефона и стихи! А Лариска его заныкала в бумажках! Пазл сложился! Я поняла, что произошло! Поняла, почему он взбесился и что он чувствовал! То есть Билл перед уходом оставляет мне свой номер телефона. Не я ему свой даю, а он оставляет мне свой, значит он хочет продолжить отношения, но боится об этом сказать или дает возможность мне подумать и все взвесить. Это очень серьезный для него шаг. Он не доверяет людям, боится их. Ему надо привыкнуть, понять, что подвоха нет, что его не используют, что нужен он сам, а не его слава, его деньги, сам, лично. Оставив номер телефона, он тем самым показывает, что принял меня, доверился, открылся. Потом в гостинице он находит мое удостоверение журналиста, думает, что я специально его обманула, чтобы получить личную информацию. А если учесть, что он нас с Томом еще и «застукал», то вообще это был удар ниже пояса. Он мне поверил, доверился — я его «обманула». Но я не обманывала его! Не обманывала!!! Все остальное объясняется легко: он запутался сам в себе, и чем больше и агрессивнее он меня от себя отгонял, тем сильнее запутывался. Каждый удар по мне — это многократно усиленный удар по себе. Надо позвонить ему. Сейчас же!
Я подскочила к телефону и отдернула руку. Время — час ночи. Какой звонить? Да и что я ему скажу? Опять оправдываться? Я еще в тот вечер ему пыталась все объяснить, он даже слушать не стал. Еще и ударил ни с того, ни с сего. Перед мальчишками в гостинице опустил ниже плинтуса. Нет! Я не буду ему звонить. Ни за что! Я выйду замуж за Родриго. Перееду в Венесуэлу… Я всегда любила эту страну. А самое главное — она далеко от Европы. От Германии. От России. Он него.
От него…
Далеко…

Что ты видишь?
Я вижу золотую листву. Которая была с нами. И радугу. Там, на горизонте.
Что ты слышишь?
Крик птиц. Они зовут меня.
Что ты чувствуешь?
Я чувствую, что меня больше не существует. Я умерла. В тот день, когда поняла, что тебя больше нет.

Я запустила Mail.Ru и, подведя курсор к «Написать письмо», кликнула мышкой. Собралась духом, и в окошке начали быстро рождаться таракашки-буковки, складывающиеся в незамысловатые, пустые слова:

Hola amigo! Russitoоооо!
Читаю твое письмо и не знаю, что ответить. Но ты же меня знаешь, мне всегда с трудом давались серьезные решения. А это решение более чем серьезно. Ты предлагаешь мне другой мир, а это не хухры-мухры, это ответственное решение. Я долго думала. Правда… Не надо ржать! Да, я иногда умею думать… Я… Наверное, да. Мы давно знаем друг друга. У нас много общего. Да и в остальном ты

Какой же бред я пишу! Нет! Нельзя! Не хочу! Что я там буду делать в этой Венесуэле! Это же черт знает где! Это же другой конец света! Это же так далеко от родины, от друзей, от подруг. От него!
Стерла всё, что написала. Зачем так много слов?.. Всё глупо. Всё суета.
Пальцы, живущие своей жизнью, отдельно от мозга, выбили всего три знака:

Да.

Опустила голову. Слезы сорвались с ресниц и упали на голые ноги. Горячие какие…
Курсор, подведенный к «Отправить» дрогнул. Замер в нерешительности…
Опять закурила. Надо же как дрожат пальцы… Выпустила сизые кольца в сторону распахнутого окна и окончательно приуныла. Как душно… Ужасно душно… Там в черноте ночи льет дождь. Ветер стучится о фрамугу, гоняет створку туда-сюда. Осенняя гроза… Промозглая, дрянная, гадкая… А мне ужасно душно…
Я спятила! Однозначно спятила. Этого нельзя делать! А если все-таки позвонить Биллу? Просто набрать номер и спросить, зачем он меня искал? Хороший предлог… Нет, фиговый предлог, особенно если учесть, что прошло больше трех месяцев. «Здрасти, — скажу я, — типа я тута, че хошь, бисёнен?» Дура! Какая же я дура! Ты забыла, что говорил Том? Напряги память, овца, и все сразу же пройдет! Никуда и никому ты звонить не будешь.
Мы даже не попрощались…

Что ты делаешь?
Стою у окна и думаю о тебе. Всегда.
Что у тебя в руках?
Чашка. Из которой пил ты.
Что в чашке?
«Эрл-грей» с лимоном. Как ты любишь.
Что на тебе надето?
Твоя футболка…

Мои глаза расширились от ужаса, когда заметили, как на дисплее телефона быстро-быстро одна за одной возникают цифры, а потом звонок с остервенением рвет тишину, пронзает тело, несется по венам, трещит в голове. Я запаниковала, дернулась, едва не пролив чай на клавиатуру. Кого еще разбирает среди ночи на общение? Какой странный номер… Я понятия не имела, кто бы это мог быть. А потом догадалась: Родриго никогда не заморачивался по поводу разницы во времени. Он всегда звонил тогда, когда ему было удобно. И сейчас мне надо сказать ему «Да». Короткое маленькое слово, которое изменит всю мою жизнь. Всего две буквы. Д и А. А и Д. Ведь Билла больше не существует для меня.
— Да, — вздохнула я.
— Мария! Мария! Ма-ри-я!!! Не клади трубку! Пожалуйста, только не клади трубку! — орал кто-то на том конце провода по-немецки, чудовищно коверкая мое имя.
— Том? — ошарашено произнесла я, отодвигая трубку на безопасное для слуха расстояние.
— Да! Ты меня узнала?! Да! Это я! Том! Брат Билла! Ты слышишь меня? Только не клади трубку!!! Ты меня узнала?! Густав, скорее! Скорее позови его!
— Том, — расплылась я в счастливейшей улыбке. По щекам текли слезы. Прошептала ласково: — Томка…
— Мария!!! Какое счастье, что я тебя нашел! Ты себе не представляешь, какое это счастье! Ты никогда мне не поверишь! Я так долго искал тебя! Мы достали всех, кто нас тогда приглашал в Москву! Мы два месяца их доставали! Мы очень просили! Мы звонили, мы писали! Мы очень просили! И они дали нам твои координаты! Георг, скажи!
— Да, мы всех достали! — Георг завопил так, словно пытался докричаться до Луны. Я испуганно отдернула трубку от уха еще дальше. Ребят было великолепно слышно! — И у вас там и у нас тут! Нам говорили, что мы психи, но лучше быть психом и достать тебя, чем стать психом здесь!
— Да! Вот и Георг говорит! Мария, ты прости меня! Я вел себя как свинья!..
— Том, всегда ведет себя как свинья, когда выпьет! — пояснил Георг, судя по всему выхватывая трубку, потому что Том на секунду пропал, а потом вновь закричал с прежней умопомрачительной громкостью:
— Я не хотел тебя обидеть! Слышишь? Я не хотел тебя оскорбить! Просто ты так меня завела тогда вечером! Эти танцы!!! Боже, как ты меня завела! Ты… Такого не бывает!
— Том, ты не о том! — притормозил фантазии друга Георг.
— Да, я не о том, прости меня! Потом Билл рассказал про вашу ночь! Он нам всё-всё рассказал! Ты понимаешь? Он все нам рассказал! И он рассказал нам о тебе! Ты такая клёвая!
— Он нам вынул мозг с тобой! Последнее время мы только и слышим: «Мария, Мария, Мария!» Это кошмар! Это психушка! — влез Георг.
— Уйди! Отдай! Где же Густав? Где Билл?
— Откуда я знаю? Был здесь! Куда он денется?
— Вечно этот чертов Билл пропадает, когда он больше всех нужен! Мария! Ты тут?
Я сидела, слушала их сбивчивую, возбужденную, несвязную речь и ревела. Я не могла сказать ни слова. Просто ревела и кивала в ответ.
— Я так себя ругал, что не пошел тогда с вами! Если бы я пошел, то ничего бы этого не случилось. Все было бы хорошо! Билл всегда вляпывается в какую-то стремную историю! У него талант находить неприятности! И я не позволил бы причинить тебе вред! Никому! Слышишь?
— Томка… — едва слышно произнесла я, почти простонала. Но он услышал.
— Да! Я тут! Ты только не клади трубку! Но Билл… Он не может без тебя! Он переживает! Ему кажется, что он предал тебя в тот вечер, он очень страдает! Он обиделся из-за того, что ты не сказала, что журналист! А когда он обижается, то делает глупости, как ребенок! Он очень переживает!
— Да! Да! Он достал нас всех! Это сумасшествие! Мария, пожалуйста, спаси нас от него! Пожалуйста!
— Мы подрались с ним в тот вечер! Я был пьян! А Билл был сильно расстроен из-за разговора с Саки и Йостом, что тебя избили, а Саки не стал тебя защищать! Но ведь мы с Георгом тебя защитили! А еще он приревновал! Он видел нас с тобой в ванной! Но не так понял! Он очень приревновал! Я пытался объяснить еще тогда, в гостинице, но он не стал слушать! И потом пытался… Он мой брат! Он самый близкий для меня человек! А Билл… Он вот с таким характером…
— С безобразным характером! Он безобразно ревнивый!
— А Билл… Он потом тебя искал! Он даже выбежал на улицу, хотя Саки и Йост категорически запретили ему выходить без охраны! Он хотел ехать к тебе! За тобой! Но его не пустили! Такой скандал был! Билл не нашел тебя! Ты сбежала, как эта… Как там ее?
— Белоснежка? — напрягся Георг.
— Золушка, — всхлипнув, подсказала я неучу.
— Да! Да! Как эта самая! — совсем оглушил меня Том. — А потом мы с Биллом неделю не разговаривали…
— А это вообще невозможно! Билл всегда говорит! Он даже во сне говорит! А тут вообще не говорил с Томом! И с нами толком не говорил! А месяц назад его переглючило, он решил, что с тобой что-то случилось. Это вообще была катастрофа! Он звонил в Москву Паулине. Он просил, он требовал, он орал, он умолял… Мне кажется, что она его теперь ненавидит… Мы тут с ума сойдем!..
— Билл в жуткой депрессии! Он постоянно поет грустные песни, пишет какую-то депрессивную ахинею! Он перестал общаться с фанатками! Пожалуйста, Мария, помоги нам! Густав? Где Билл? Какого черта? Куда он делся?
— Мария, пожалуйста, прилетай к нам! — возбужденно трещала трубка голосом Георга. — Билл проваливает со своей депрессией концерт за концертом. У нас огромные неприятности! Он просто не может без тебя петь. Для него музыка — всё! В этом его жизнь! Но он не может петь в таком состоянии! Пожалуйста, прилетай! Том!!! Мария не хочет!
— Дайте мне с ней поговорить! — послышался где-то там Густав. — Мария, это ты? — Я кивнула в ответ. — Мария, слушай меня внимательно. Нас Билл уже всех достал! Если ты не приедешь, то мы все вместе к тебе приедем. Билл нам плешь проел с тобой. Ты должна приехать к нам. Ты меня слышишь? Ты просто обязана приехать к нам! Мы так долго тебя искали! Мы даже детективов хотели нанять. Ты же совсем пропала! Мы уговаривали наших продюсеров, чтобы они еще раз устроили нам концерт в Москве, только ради того, чтобы найти тебя. Билл уверен, что это получится! Ты должна приехать к нам! Иначе мы приедем к тебе. Ты приедешь?
Я хлюпнула носом и еще раз кивнула.
— Ты плачешь? — испуганно выдохнул Густав. — Мария, ты плачешь? Я обидел тебя? Или Том? Георг? Мария! Она плачет!!!
— Парни, я придумал! — опять завопил мне в ухо Том. — Мы не скажем Биллу, что дозвонились до Марии! Пусть это будет сюрприз! Она приедет, и он будет счастлив! Ты ведь приедешь, Мария?
— Том… — тихо позвала я.
— Только не говори нет! Я прошу тебя!
— Том… — настойчивее.
— Ну, пожалуйста! — умоляюще. — Ты же обещала ему быть рядом!
Я вздрогнула. Он действительно рассказал, Том не врал.
— Том, у Билла есть девушка…
Оглушительный хохот ударил по ушам. Я обиженно засопела.
— С чего ты взяла? — заливался Том.
Я молчала.
— Мария! — испуганно закричал он. — Не бросай трубку!!!
— Я читала твое интервью в каком-то издании. А потом еще интервью Билла. Он говорил, что счастлив с ней.
— Мое интервью? Интервью Билла? За Билла не поручусь, а вот я никаких интервью по поводу тебя не давал точно. Нет, за Билла поручусь. Он никогда не распространяется о своей личной жизни. Из-за этого у него проблемы. Все считают, что раз он не говорит о девушках, как мы с Георгом, то он гей. Но ты-то знаешь, что это не так! Он никогда бы не стал рассказывать о тебе журналистам. Работа — это работа, личное — это личное. Все четко.
— Где вы? — стараясь не гнусавить, пробормотала я.
— Мы во Франции. Мы будем здесь еще полторы недели в разных городах. Ты приедешь? Парни, она приедет!
— Том, а если Билл не захочет меня видеть?
— Тогда у тебя есть я! Я хоть и пьяный был, но все помню. Главное, не зацикливаться на принципах. Мое предложение в силе. Мы с ним совершенно одинаковые!
— Ты проверял лично? — хмыкнула я. Из трубки опять донесся мальчишеский гогот. — Черт, вот это меня и пугает!
— Не бойся! Самое страшное, что могло случиться, уже случилось! Билл — не самый лучший подарок на свете. Я лучше! — Опять дружный ржач. Я вяло улыбнулась.
— Том, я журналист, а Билл ненавидит журналистов.
— Ну должны же у тебя быть хоть какие-то недостатки! А то сплошные достоинства. Один удар коленом чего стоит…
— Прости ради всего святого! Это случайно вышло… Я, когда злюсь, себя не контролирую.
— Ты, главное, приезжай!
— Томка, я работаю. Я только вернулась из Венесуэлы, а до этого месяц в Иране оттрубила, Послезавтра улетаю в Австралию на две недели.
— К черту работу! Живи секундой! Здесь и сейчас! — ликующе закричал Том. Я вновь отдернула трубку. Да что же это такое!
— Ты улетаешь послезавтра? — влез Густав. — Значит, завтра у тебя целый день свободен! Почему бы не провести его во Франции? В Париже, например? У тебя есть виза?
— Густав, виза есть, но это сумасшествие!
— Да мы тут все уже три месяца как сошли с ума из-за тебя! — засмеялся Густав.
— И потом, я старше вас. Даже старше Георга на год!
— Не переживай, я вот не комплексую, и ты не комплексуй, — довольно мурлыкнул Георг. — Эти малолетки такие прикольные. Мне будет с кем поговорить вечером.
— Эй! — ревниво одернул его Том.
— Том, я боюсь… А вдруг… — я замолчала.
С той стороны тоже молчали.
Потом Том совершенно серьезно и спокойно сказал:
— Не бойся. Я буду рядом с тобой.
— И я буду рядом с тобой, — отозвался Георг.
— Ну а рядом со мной тебе вообще нечего бояться, — улыбнулся Густав.
— Мы все будем рядом с тобой. Ты очень нужна брату… Приезжай, пожалуйста.

Что у тебя за спиной?
Крылья. Которые дал мне ты.
О чем ты мечтаешь?
О том, что однажды мы вновь пройдем по лужам босиком, крепко держась за руки…